Михаил Кривич - Женский портрет в три четверти

"Но ученый-то наш (это я спрашиваю у шефа), он здесь, в Москве, на конгресс ходит. Кто же мне там без него все покажет и расскажет?" "Руководство (генерал строг и тон его назидателен). Руководство и покажет и расскажет. А если этого мало, возьмите кандидата с собой в качестве экскурсовода. Газета оплатит".

"А если он не захочет? Если ему на конгрессе быть важнее?" "Детские разговоры, Константин Григорьевич! Статья на третьей странице нашей газеты, может быть, с портретом (незнакомки в три четверти или кандидата - я не стал уточнять), это с одной стороны, а с другой - какой-то белковый конгресс, что он, последний, что ли?" Я передал все это Мише близко к тексту, и он согласился мгновенно. Как будто истосковался уже по родным местам и жаждет хоть глазком взглянуть на брошенный им всего лишь на неделю институт.

О, тщеславие, что ты творишь с великими и малыми, не щадя даже провинциальных исследователей, украшенных расписными галстуками...

И вот поезд мчит нас на историческую родину кандидата наук Михаила Кравчука, что в шестистах километрах от златоглавой столицы, дабы корреспондент мог поведать многомиллионной читательской аудитории любимой народом газеты про некоторые запасы пороха в отечественных научных пороховницах. Так и вижу это десятимиллионоголовое чудище, уткнувшееся десятью миллионами носов в полосу с моей статьей.

Что ты делаешь с видавшими виды корреспондентами, тщеславие!

Поезд трясется на стыках, и, пока есть эти проклятые стыки на родимых рельсовых путях, все корреспонденты будут писать о них, вызывая у своих читателей справедливое озлобление, и мелькают за окном привольно раскинувшиеся картофельные грядки в зоне отчуждения, и дремлют стоя козы, привязанные к колышкам, а на соседней полке лохматый Кравчук притворяется, будто пополняет свой научный багаж, и звякают внизу бутылки...

Уже не звякают.

- Джентльмены, я предлагаю вам спуститься вниз и разделить со мной трапезу!

Сэр Уильям Бризкок, профессор Кембриджского университета, нобелевский лауреат и член всех академий цивилизованного мира, швейцарским перочинным ножом с тридцатью тремя лезвиями вскрыл бутылку пива и разлил ее содержимое в три стакана абсолютно поровну. Так разливают только дешевое вино в подворотнях - без примерки, с одного раза. Кто его знает, какая у сэра была молодость.

Возле стаканов на чистом листе бумаги переливалась жирным золотом разделанная рыба - Татьяна Аркадьевна сберегла для меня хвост, не обманула,а черный хлеб разрезан уже на аккуратные кубики, и каждый прикрыт кусочком масла.

Трапеза древних английских богов.

До чего же наши представления об окружающем мире и его нравах построены на стереотипе о собственной исключительности!

Нет, это только мы умеем разделывать вяленую рыбу! Это только мы хлебаем в вагоне бутылочное пиво! Это только мы, воспитанные в духе коллективизма, протягиваем друг другу руки в трудную минуту!

Когда протягиваем, когда нет. А вяленую рыбу сэр Уильям разделывает не хуже Могилевского, хотя тот слывет в редакции непревзойденным мастером этого трудного жанра.

Кстати, о Могилевском, Как я ни уговаривал Сашу поехать с нами - его бы отпустили, без вопросов,- он отказался. Сказал, что все ему надоело, хочет побыть один. Один так один. Я не стал лезть ему в душу, но мне показалось, что в тот вечер, когда мы разглядывали в его комнате странные картинки, с ним что-то произошло. Какая-то пружина внутри соскочила. Должно быть, он увидел нечто, превосходящее его понимание мастерства. Такое, чего не достичь ремеслом, чему не обучить и не обучиться.

Это я так думаю, и, если я прав, Могилевского следует полностью оправдать. Не поеду, сказал Могилевский, а то еще встречу у Миши на родине какую-нибудь прелестную провинциалку, приму ее за ту, что на портрете, отобью у достойнейшего провинциала, разрушу советскую семью и погружусь в пучину порока.

На тебя похоже, сказала Оля.

А профессор стоял рядом и барабанил пальцами по кювете.

И сказал вдруг: а я поеду. Только, Бога ради, без помпы и без телеграмм, без встречи на вокзале, хлеба-соли и прочего. Утром приеду, вечером уеду, и все.

Вот и хорошо, согласился Могилевский. А Бернар и О'Бумба поживут у меня. Я проведу целый день в очень приятном обществе.

Психи, сказал я. Вы что, с Луны свалились? А разрешение на поездку? Он же иностранец.

А что, спросил профессор, на мне написано, что я англичанин?

Ну, конечно, сказал я, такие костюмы, как на вас, каждодневно продают в этом магазине напротив Кремля... ГУМ, если не ошибаюсь.