Михаил Савеличев - Меланхолия

Порой жизнь преподносит подарки, избавляя от необходимости проживать скучную последовательность от секунды к секунде. Подозреваю, что есть в обманчивой поверхности времени гнилые дыры, проточенные загадочными червями, которым удалось избежать страшной магии распада, разложения того, что было и осталось вчера. Они воплотили интуицию вечного возвращения в застывшее прошлое, оживили безвременье во имя себя самих, оставив лазейки для таких, как я.

Лаз изгибался, петлял, закручивался. От него вели боковые ходы, но волна тянула, тащила тряпичное тело, ударяла неловко о противно податливые стенки, заливала глаза мешаниной видений, паноптикумом дежурно озабоченных лиц, венчающих белые халаты. Руки не позволяли лишнего, лишь легкие тычки в спину, да касание лба указательными пальцами. Многорукое и многоголовое чудовище, слишком тупое, чтобы действовать, но удобное для вытягивание из темноты безвременья, для нового возвращения в лихорадочный мир.

- Вам лучше? - грохочет ослепляющий свет, чреватый мрачными тенями жутких созданий.

- Да, мне лучше.

- Мне сказали, что у вас аллергия на лекарства. Вы не могли бы уточнить имя вашего врача, чтобы мы с ним связались?

- Я... сейчас... не могу вспомнить... Я потерял сознание...

Это ад. Теперь точно видно, что это ад. Преддверие рая. Вместо потолка - крупная металлическая решетка с подвешенными панелями ртутного света, за которыми видны ужасные лица так и не родившихся детей. Длинный коридор, переломленный так, что даже из-под жгутов видны кровати со стонущими людьми, суетящийся персонал, трехногие капельницы, стальные утки для испражнений, запутанные витки трубок, через которые закачивается что-то дурно пахнущее в раззявленные рты приговоренных.

Вот куда попадают любители покататься на волнах жизни! Их выбрасывает на берег, ломает, втискивает в жадно растопыренные лежаки и из них цедят стоны, моргание глаз, слюну и дрожь. Их держат на лезвии неточного стремления, заставляя ползти в темноту, в сторону притаившихся пожирателей тел.

- Мы выберемся, - говорит Тони, - мы обязательно выберемся. Терпи и не давай себя лечить.

Она идет между уставленными по бокам коридора кроватями и шелест ее черного платья кто-то готов принять за шелест ангела смерти. Всплеск агонии медленно расширяется, накатывается хрустальной искаженность на страшный проход и твердой, ребристой поверхностью припечатывает измученных людей. Не людей, а скорлупки. Пустые, вылущенные скорлупки с прозрачными глазами. Поют сигналы искусственных сердец и легких, служительница вздрагивает:

- Хорошо, очень хорошо. Я пришлю кого-нибудь, он поговорит с вами. Все-таки следует проконсультироваться у вашего врача. Нужно определиться с терапией...

- Доктор, - перебиваю автоматическую речь лечебного автомата, - мне не нужна терапия. Ведь я уже сказал...

Повторяю, что сказал. Вернее, отстраняюсь от необходимости что-то говорить. Просто изливаюсь потоком слов, которые были припасены в голове заботливой Тони. Очень разумные, очень убедительные, очень здравомыслящие слова. Доктор согласно кивает. По большому счету ей наплевать на мои проблемы. Она - ангел жизни, ищейка смерти, она взяла след и теперь ни за что не отпустит добычу. У нее просто нет ничего больше в беспросветной жизни бесконечного коридора. Еще одна скорлупка, оставленная божественным сжатием на замусоренном берегу высохшего океана. Безвыходное круговращение среди коек, секс украдкой за ширмой, неряшливая еда из пакетика и остальной мир, как один, громадный больной, больной в своем совершенстве, объект пользования и оправдание жуткой пустоты.

- Что у меня с головой? - наконец спрашиваю я.

- С головой? - удивляется она. - У вас воспаление легких.

Воспаление легких? Так это называется? Ощущение набитого снегом дыхания, сжимающегося пресса, из-за которого хочется повернуться на бок и приходится урывками вдыхать плотный, маслянистый воздух. У меня не может быть легких... Тело тяжелеет и увлекает в очередную нору червя времени, только путешествие оказывается коротким, можно пройтись пешком, выглядывая сквозь трещины гофрированной вечности, разглядывая знакомые лица больных. Они все здесь. Лежат в ряд, кто под одеялом, а кто уже под простыней, но чудо вставших секунд лишает преграды любого смысла и мертвый взгляд прикрытых глаз потухшими огоньками устилает путь. Все здесь, все здесь. Даже самые мелкие, эпизодические актеры моего представления собрались почтить режиссера. Куда он запропастился? Куда исчезла говорящая тень? Мы соскучились по вашему глухому голосу! Мы не видим целостного замысла, у каждого из нас лишь партитура собственной роли, крохотной ниточки, из которых и сложится загадочное полотно. Мы собрались здесь, на самом дне, мы сгинули, захлебнулись в мантии беспредельного океана и спустились на самый низ. Мы держимся за руки и готовы к подъему. Почему-то мы верим в себя, в то, что в нас хранится затерянный огонь убежденности в неслучайности. Прочь, сомнения!