Инна Кублицкая - Год Грифона

Успокоив слушателей последней фразой, Агнер молитвенно сложил руки и стал поджидать, когда представится еще возможность испытать щедрость паломников. Те, кто только что прослушал повесть о мятежном ангеле, разошлись, и монах немного удивился, когда опять увидел рядом с собой пыльный подол длинной юбки девушки из Северного Горту. В чашку упал свиточек бересты, и девушка удалилассь.

Монах недоуменно развернул свиточек.

"Агнер выйди жду тебя у реки очень важно".

Монах оторопел. Его назвали Агнером! Кто-то, знающий его по Сургаре? Он ссыпал монетки в один рукав просторной рясы, чашку для подаяний сунул в другой, поднялся на ноги и побрел за спешащей впереди девушкой из Горту. Когда он приблизился к берегу реки, он уже решил, что девушка не болеее чем посыльная, однако девица хотела поговорить с ним сама. Она остановилась, поджидая монаха, и сказала весело:

- Не узнаешь старых знакомых, Агнер? Свято чтишь устав и на женщин ни глазком?

- Госпожа моя!- выдохнул Агнер.- А Стенхе тебя на Ваунхо ищет.

- Пусть поищет,- насмешливо сказала Карми.- Или ты думаешь, я без него шагу не могу ступить?

Агнер обдумал ситуацию.

- Как прикажешь тебе служить?- осторожно спросил он.

Карми рассмеялась:

- Не беспокойся, Агнер, мне нужно от тебя очень немногое. Расскажи-ка мне о распорядке жизни в Колахи-та-Майярэй.

- Зачем тебе это, госпожа?

- Рассказывай, рассказывай,- усмехнулась она.- Мне пригодится.

Агнер, недоумевая, начал рассказывать о благочестивой жизни Великого Колахи, а его сильно повзрослевшая госпожа слушала его с недоброй улыбочкой.

- Значит, в замом храме паломники не ночуют?- спросила она наконец.

- Нет, госпожа моя. Ворота запираются.

- А если кто услышит ночью шум в храме?

- Я думаю, и слышать-то шум некому,- пожал пдечами Агнер.- Службы далеко от храма.

- Отлично,- проговорила Карми.- Ну что ж, Агнер, могу только посоветовать тебе на прощание не гулять ночами вблизи храма.

- А что такое?- осмелился спросить он.- Скоро узнаешь,- кивнула Карми.- Прощай!

Ночью она пошумела изрядно. Манипуляторы выламывали железные прутья из каркаса с оглушительным треском, но это не привлекло внимания - в эту самую ночь разразилась гроза, и Карми, пожалуй, могла бы разобрать под шумок и весь храм, но ей, конечно, не это было нужно. Алтарь неожиданно оказался крепким орешком; манипуляторы не могли справиться с ним грубой силой, пришлось резать каменные плиты лучевым резаком, и Карми побаивалась, что заправки резака не хватит. Она плохо знала возможности резака и обращалась с ним по-варварски; имей она хоть небольшую подготовку, ей не пришлось бы, втихомолку чертыхаясь, резать камень вторично по только что сделанному, но уже застывшему и спекшемуся шву. потом она наловчилась и в рабочем запале чуть было не разрезала меч - как раз через мгновение после того, как ей пришло в голову, что меча-то там может и не оказаться. Но старинные строители храма были люди честные. Меч оказался лежашим внутри своеобразной гробницы, и Карми, вернув Резак в глайдер и опустив манипуляторы-ступохоы вниз, выскочила из глайдера.

Меч был невороятно тяжелым; огромный, длинный, двуручный, он наглядно свидетельствовал, что миттауский принц-правитель Каррин Могучий был действительно человеком незаурядной физической силы. Относительно же силы его ума Стенхе в свое время выражал сомнения, так как именно под руководством принца Каррина миттауские войска потерпели сокрушительное поражение от довольно разрозненных майярских отрядов. Но даже если меч и был утерян миттаусцами из-за глупости принца Каррина, прошло уже двести лет, и мечу пора уже вернуться на родину.

"Не надорваться бы,"- подумалось Карми, когда она переносила меч к гравитационному лифту. В невесомости было проще, но Карми прищло в голову, что свободно плавающий меч может быть опасен, и она с трудом втиснула его в стенной шкафчик.

Потом ей пришло в голову поозорничать, и Карми светящейся краской на самом видном месте, как, чтоб было видно сразу, как войдешь в храм, изобразила двенадцатиконечную звезду - ангельский знак. Впрочем, озорство удалось не в полной мере. Краска оказалась бесцветной, и когда утром в храм вошли люди, они первым делом увидели развороченных алтарь. Звезда была замечена только вечером. Краска к тому времени высохла и неа размазывалась, когда по ней водили пальцами. Зрелище было впечатляющее: нежно-голубая звезда была настолько яркой, что резала глаз.