Андрей Курков - Судьба попугая (География одиночного выстрела - 2)

- А чего? - Калачев тоже присел за ящик-стол. - И Родине солдаты нужны. Врагов ведь много. К этой войне вырасти не поспеет, а к следующей в самый раз! Защитник, как-никак!

На столе появились кружки, кастрюля с мутновато-коричневой жидкостью. На печку поставили ведро с мясом. Забросили в ведро пригоршню соли.

- Ну, за сына! - поднял кружку главный геолог. Выпили. Крякнули.

- Может, Иващукиным назвать? - полуспросил-полупредложил урку-емец.

- Так это ж фамилия! - удивленно воскликнул Храмов.

- Ну больно красивая! - Ваплахов улыбнулся сладко-сладко, даже глаза у него от улыбки сузились. - У нас сразу и имя, и фамилию дают...

- Фамилия у него ясная - Добрынин! - проговорил Дуев. - А вот имени пока нет...

"Да какой же он Добрынин к чертовой матери, - думал народный контролер. Хотя у Марии Игнатьевны теперь тоже фамилия Добрынина..."

- Ну что молчишь, виновник происшествия? - развеселился после; первой кружки Калачев. - Сделал дело, надо и назвать! Может, Федор - так моего деда звали...

"При чем тут твой дед к моему ребенку? - подумал Добрынин и тут же: - Да какой же это мой? А?"

- Ваней назови! - советовал Горошко. - Ласковое русское имя.

Выпили еще по кружке, и это только подзадорило друзей. Стали они наперебой имена предлагать. А Добрынин рассердился. Сначала молчал, а потом вскочил, крикнул:

"Да пошли вы все!" и, накинув олений кожух, выбежал на двор к собачкам.

Дальше пили без него. Обидеться никто не обиделся, но о самом виновнике застолья временно забыли.

А он уселся на корточки перед лежавшими в снегу лайками и жаловался им, просил совета, просил повыть немного. Но лайки молчали. Уж так много он рассказал собачкам о своей жизни, а им ничего. Загрустил Добрынин, загрустил и коня вспомнил. Того, что ему товарищ Калинин подарил, еще перед тем, как он Твериным стал. Где-то в вещмешке еще его конский паспорт лежит. Где-то лежит... И стало Добрынину до слез погибшего коня жалко. И хоть давно уже это было, а теперь как по-новому вспомнилось, так подробно и ясно. И холодец тот вспомнился, который заместитель Кривицкого, шаман местный сварил...

"А, - мысленно махнул рукой Добрынин. - Назову его Григорием! Чем плохое имя? Хорошее. А когда вырастет - подарю ему конский паспорт, да расскажу, какая у меня тяжелая жизнь была..."

Решив окончательно, что имя у сына будет - Григорий, вернулся Добрынин в вагончик и сел на свое место.

Ваплахов уже лежал на своей лежанке, усталый и пьяненький. Рядом за столом, склонив голову к недоеденному мясу, посапывал Дуев, который тоже хмелел необычайно легко и быстро. Остальные жевали мясо.

- Ну шо, решил? - поинтересовался, выковыривая что-то лишнее из зубов, радист Горошко.

- Да, - спокойно ответил контролер. - Григорием назову.

- Хорошее имя, - согласительно произнес Калачев. Храмов кивнул, выражая свое одобрение.

- Может, сразу отрадируем? - предложил радист.

- Завтра, - сказал Добрынин. - Чего спешить... Вытащил Добрынин после этого разговорчика себе мяса из ведра. Порезал его и тоже жевать принялся.

- Больше мяса не будешь? - спросил Добрынина Горошко.

- Не-е? - ответил тот.

- Тогда я это собакам отнесу! - сказал радист и, прихватив ведро, вышел.

Глава 10

После первого снега целую неделю шли дожди.

Банов просиживал дни в кабинете за "Педагогической поэмой" Макаренко. "Поэма" казалась ему скучноватой, но он терпеливо, страницу за страницей прочитывал, выискивая и запоминая полезные мысли.

Иногда он отвлекался от книги и думал. Думал о том, что ему надо купить новый костюм, хотя в то же время что-то внутри протестовало по этому поводу. Уж очень привык он к зеленому сукну гимнастерки и хотя последнее время все чаще одевал вместо гимнастерки черный простого покроя пиджак, это никак не влияло на его привязанность к зеленому цвету, цвету, связывавшему его настоящее с военным прошлым.

Мысли Банова текли свободно, они легко перескакивали с предмета на предмет.

Двери в кабинет на мгновение приоткрылись, и директор школы увидел заглянувшего и тут же исчезнувшего за дверью завуча Кушнеренко.

В последнее время завуч вел себя странновато и подозрительно.

Вчера он спросил, почему Банов не слушает радио.

Два дня назад очень интересовался, о чем Банов писал в своем сочинении в Кремлевском Дворце Съездов. Банов ему кратко ответил, назвав тему сочинения, но Кушнеренко, как показалось директору школы, остался недоволен. Что он хотел узнать? И зачем? Да и если бы даже Банов пересказал ему свое сочинение, он все равно, наверно, был бы недоволен. Ведь сочинение получилось ку-цое, всего полторы странички.