Вадим Бочкарев - Кладоискатель

— Я, кажется, тонул…

— Ну да, тонул. Если бы я отстал от тебя ещё метров на десять, ты был бы покойник. И так отключился минуты на три.

— Как же это получилось?

— А это тебя надо спросить. Ты не собирался утопиться?

— Нет, конечно. Хотел поплавать.

— Плаваешь ты плохо. Пока Паши нет, больше никуда тебя не пущу. Даже на горшок водить буду. Ладно, давай вздремни. Держи таблетку.

Владимир не имел морального права спорить с человеком, который только что его спас. Он проглотил таблетку, лёг поудобнее и, уже отключаясь, пробормотал:

— Спасибо, Серёга…

Мать Володя почти не помнил. Она была, что называется, непутёвой — работала в клубе, играла на гармони на свадьбах в посёлке и очень быстро спилась, а потом и вовсе исчезла. Ушла в лес и не вернулась. Скорее всего, погибла, встретив на охранной полосе патруль. В окрестностях Подозёрска полно было мест, где ходить не разрешалось: какие-то шахты, засекреченные причалы на озёрах, участки леса с земляными провалами. Исчезновение людей здесь было обычным делом. Странно, но мать не посещала его во снах и не оставила почти никакого эмоционального следа.

Гораздо больше помнился дед Владимир, высокий, за метр девяносто, не согнувшийся до старости. Помнилось его рукопожатие, от которого кряхтели даже здоровенные мужики. И его мощный бас, гудевший в храме, как колокол. В нём было нечто магическое, вероятно, передававшееся вместе с таинственной семёркой на плече.

Отец почему-то не унаследовал дедовой веры, вырос атеистом и, отчасти, карьеристом. С дедом он не ладил, в Подозёрске ему было тесно и душно, и при первой же возможности он сбежал, согласившись занять пост заместителя директора одной из фабрик в областном центре Иваново, в четырёх часах езды от Москвы.

Яхта вернулась к побережью Испании и бросила якорь у того самого маяка, который обозначал груду хлама на дне. Правда, никто не знал, что увидел там Владимир, никто и не имел права спрашивать — все ждали возвращения Кагановича.

Олигарх приехал через пару дней и сразу всё расставил по местам. Команда получила заслуженных трандюлей за рискованное купание. Владимир был подвергнут строжайшему допросу. Ему пришлось оправдываться и заверять, что никаких позывов к самоубийству не было, а был лишь несчастный случай. Переутомился, три дня нервного напряжения сказались. В конце концов Каганович успокоился и опять нацепил свою неизменную сияющую улыбку.

— Ну ладно, пловец ты хреновый, это мы выяснили. Будем учить. Серёга, кстати, мастер спорта по плаванию, чемпионом Литвы был. Благодаря чему ты и жив. Так что придется тебе с ним в обнимку теперь ходить. Не хочется в обнимку? Меняй ориентацию!

Разговор стал шуточным, завертелся вокруг погоды и женщин, но Владимир видел, как внимательно олигарх следит за ним. Он цеплялся за каждую мелочь, за неровный вздох, отведённые глаза, за неловкое движение руки. И весёлые глаза его вспыхивали тайным тёмным огнем.

«Вот у кого особенное зрение, а не у меня, — подумал Владимир. — Я могу разглядеть сквозь него спинку кресла, стену каюты, палубу. Но не понимаю, о чём он думает. А он знает всё, о чём думаю я».

Он невольно начал разглядывать Кагановича. Светлая рубашка, брюки, ни цепочек, ни колец. Клёпки на рубашке пластиковые. В кармане брюк мобильник, простой какой-то, кажется, «Нокия». В другом кармане кусочек картона, наверное, визитка. У столика стоит кейс. Он с ним пришёл? В кейсе бумаги, ручка, упаковка салфеток, фотоаппарат типа «мыльница». А это ещё что? Коробочка? А в ней… Какая-то печатка, кольцо. Странное… Не золотое. Оно виделось совершенно тёмным, непрозрачным пятном. Удивительная вещь, такие Владимиру ещё не встречались. Любой предмет под его взглядом мог стать прозрачным, превратиться в трёхмерную схему. А тут… Абсолютная, запредельная чернота.

Каганович заметил, как вытянулось лицо собеседника. И повёл разговор в обход.

— Ну ладно, ладно, друг ты мой дорогой. Забудем. Всякое бывает, все под богом ходим… А вот скажи ты мне, что там, у нас под ногами, зачем ты в этом месте маяк запустил? Что нашёл?

Владимир словно разделился пополам. Одна его половина кричала: скажи, что золото тут! Начнутся подводные работы, возня, суета, и ты получишь несколько дней отсрочки, будешь ждать случая, ловить свой шанс и, кто знает, может быть, убежишь, как убегал все последние годы. Но вторая половина думала о той вещице, которая лежала в кейсе у Кагановича. И эта вещица почему-то казалась важнее, чем отсрочка, чем проклятые тонны золота, важнее даже, чем сама его утомительная жизнь.