Харлан Эллисон - «Если», 1994 № 09

Музыка вдруг стала богаче, глубже, гармоничнее. Это Томас начал подыгрывать.

Они играли вместе: мальчик пел, а Томас вел основной аккомпанемент. Я никогда не слышала ничего подобного и вряд ли когда услышу.

А потом вступил сильный голос Томаса.

Песня кончилась, но музыка еще продолжалась. Они играли все тот же мотив, вплетая в него все новые вариации, казалось, от начальной мелодии уж и следа нет, и все же она была тут. Ни разу музыканты не взглянули друг на друга; да им это ни разу и не понадобилось. Словно орел, кругами поднимающийся все выше и выше, а потом медленно парящий на воздушных потоках и планирующий вниз, они постепенно вернулись к основной теме, простой и без всяких прикрас. Обе арфы смолкли одновременно.

По одному, по двое люди медленно поднимались из-за столов, тихо желали друг другу доброй ночи и отправлялись к своим постелям и тюфякам, словно их сны уже начались. Мальчик глядел отсутствующим взглядом, не понимая происходящего, не зная, что сказать. Наконец он подошел к нам и просто протянул арфу.

— Нет. — Томас взглянул на него словно из неизмеримой дали. — Оставь себе.

— Но я…

— Оставь.

Томас опустил свою арфу, нет, просто уронил на пол, словно забыл о ней. Он поднялся и, пошатываясь, словно пьяный или измученный, двинулся по залу, нашел нашего Тэма, посапывающего в обнимку с гончей, осторожно поднял малыша на руки, покачал и понес в постель.

Пожелать Эрролу доброй ночи он предоставил мне.

Когда в спальню вошел Томас, я притворилась, будто сплю. Он знал, что это не так, но кое с чем даже Честному Томасу приходится считаться. Я не сердилась: может, он и об этом знал. Я думала. Я подсчитывала годы, прибавляла и отнимала. Семь лет назад он вернулся от Эльфов. Еще семь лет он провел там, и еще два — когда я его впервые встретила. Шестнадцать. Может ли этому мальчику быть шестнадцать? Когда это случилось — до или после нашей встречи с Томом на склоне холма?

В бессонной темноте все кажется возможным, чем хуже — тем вероятнее, чем чернее — тем зримей. Можно было бы потрясти его, спросить на ухо: «Что случилось? Кто он?» И спросонок Томас отверз бы уста и изрек правду.

Я молча протянула к нему руки, пробежала пальцами и ладонями по безответному телу и ласкала, пока чувства не вернулись к нему, а вслед за ними — желание, не требующее слов.

Хью Эррол застенчиво попросил разрешения войти в мои комнаты. Он хотел подарить мне кое-что перед уходом, а до приезда гонца времени оставалось совсем немного.

— В следующий раз, когда вы увидите Элизабет Драммонд, госпожа, она уже будет моей женой. И она обязательно родит мне сына. А вы приедете на крестины.

— Нет, — в комнату неожиданно вошел Томас. — Мы не приедем туда. Поэтому подарок я отдам тебе сейчас. — И он вынул простое серебряное кольцо, которого я никогда прежде не видела.

— Откуда, — начала я и остановилась по давней привычке недоговаривать вопросы.

— Рифмач, — запротестовал Эррол, — я и так получил от вас слишком много и не стоит…

— Это не тебе, — непреклонно заявил Том, — а твоему сыну, — и он положил кольцо На ладонь Хью.

Я перевела дыхание, но мир вокруг оставался таким же черным.

— Томас, — не выдержала я, — откуда ты взял это кольцо?

Он тяжело поглядел на меня.

— Получил от Мэг, — сказал он, — семь лет назад.

Только так и мог теперь мой муж соврать мне, а я перед графом не посмела продолжать расспросы. А потом прибыл гонец из Роксбурга.

Я накормила гостей напоследок. Они ели стоя, торопясь выехать, чтобы попасть в Роксбург до заката. Я не знала, что скажу Томасу, когда мы останемся наедине.

Я поглядела на него. На миг он перестал следить за собой, и лицо утратило суровую холодность, став тоскующим и печальным. Я раскрошила свой хлеб на куски.

Эррол прижимал к себе арфу, подаренное кольцо было у него на пальце. Он стоял перед Томасом и, казалось, не находил слов. Со мной он распрощался подобающе учтивыми словами, а Тому сказал напоследок:

— Мой отец послал дары прорицателю, но я сам должен сделать подарок арфисту. — И он отстегнул от плаща золотую заколку с рубиновой головкой и протянул моему мужу. — Моя мать любила говорить, что ваша музыка зачаровывает. Но теперь я знаю не только это.