Роман Никитин - Пусть люди вымрут!

Где сигнал беды — там и провокация.

Где провокация — там и провокаторы. И ой как редко их менее чем полдюжины. И посему выходило, что у козопаса наверняка могут быть помощники. С арбалетами или еще какими штуками. В ясный солнечный полдень, да еще на городском рынке — что может быть прекраснее в качестве мишени как одиночный человек?

Гиза в очередной раз стряхнула руку белобрысого и решительно направилась к выходу с рынка. Закутанную в бесформенный и бесцветный плащ женщину, бредущую в охватку с объемистой плетеной корзиной, никто не трогал, если не считать шаркающего позади парня. После того, как арабеска аккуратно отбила кисть юродивому, тот больше не приставал и шел позади, держа почтительную дистанцию. Но вот что странно: любого другого козопаса выбитая из сустава рука оставила бы на месте со стонами и воплями. Этот же лишь ойкнул, поморщился и что-то прогнусавил на своем лающем наречии, после чего, видимо, сам себе руку и вправил. Но преследование не прекратил.

Это начинало беспокоить Гизу всерьез. Неужели римляне выследили?

Полста шагов до стены Старого города. Стена широкая, в ней довольно длинная арка-проход. Темная. Идеальное место для засады, но только если там нет посторонних. Гиза как бы невзначай огляделась, оценивая движение людского потока. Вот как раз что нужно. Целая толпа крестьян, зажав по бокам опустевшие корзины, шлепает с рынка к выходу. Наторговали и спешат вернуться к своим хозяйствам до темноты.

Арабеска чуть добавила шаг, чтобы перехватить процессию у входа в арку. Без проблем затесалась меж земледельцами и, пользуясь случаем, оглянулась — как бы поправляя свою корзину. Белобрысого парня позади не было.

Видать, и в самом деле деревенщина, позарившаяся на симпатичную фигурку. Лица Гизы он видеть не мог — местные обычаи запрещали женщинам оголять лик на людях, но ладно сбитую фигуру арабески сложно было замаскировать хоть каким одеянием. С некоторых пор в Храме стало не продохнуть от воздыхателей из числа старших учеников и даже посвященных. Видать, сказочных гурий в хашишных снах им не хватало…

Гиза передернулась. Еще три года назад она и помыслить не могла, что этот безумный кошмар, эти оргии, смахивающие на изнасилование, могут прекратиться. Несколько раз девушка всерьез подумывала о самоубийстве. Но выдюжила. Выдержала. И теперь на одурманенных придурков начальных стадий посвящения смотрела как на не рассуждающую мерзость. Даже этот белобрысый паренек вызывал у нее хоть какие-то чувства (например, жалость… ведь жалость, правда?). А хашшишины — это не люди.

Да, и она тоже уже не человек.

Но она не трахала тринадцатилетних девочек, обкурившись травой. А вот ее — да.

Они за это ответят. Не перед ней — так перед Аллахом, даже если его и убили эти римляне, как вырезали всю родню принцессы аль Саджах…

Гиза настолько погрузилась в мысли, что не заметилаЮ как выбралась из-под прикрытия сводчатой арки. Перед ней простерлась довольно большая площадь, где приезжие торгаши оставляли свои повозки. Крестьяне, негромко переговариваясь, разошлись — каждый к своему корыту с колесами. Целая группа старичков бодро потопала через весь двор на выход из города. Видать, пришли не издалека, и пойдут домой пешком.

Девушка остановилась, поставила корзину на землю. Будто выискивая взглядом свою повозку, оглянулась. Белобрысого по-прежнему не было, да и поток людей с рыночной площади иссяк. Отвязывали лошадей крестьяне, с нуканьем и гуканьем разворачивали нехитрые повозки. Все чаще арбы-двуколки с огромными деревянными колесами, но встречались и вполне себе порядочные экипажи о четырех катках и даже с тентом. Подданные торгового града и независимого (в рамках, оговоренных соглашением с римлянами) княжества Кульмей потихоньку покидали торговище.

− А не подвести ли тебя, женщина? — раздался голос позади.

Гиза вздрогнула и повернулась. На нее смотрел немолодой уже мужичок, правда, куда как статный и ловкий. Десять к одному — бывший военный. И явно не араб, хотя смуглый донельзя.

Стараясь исковеркать голос если не до старушачьего, то хотя бы женщины почтенных лет, Гиза попросила добросить ее до Аш-ли-Дааг. По новомодной римской мерке это около двадцати миллиариев. Возница согласился и кивнул в сторону своей вполне приличной телеги. Садись, мол, и за неудобства не взыщи, народ мы простой, делешансов не держим.

Гиза, кряхтя как можно отчетливее, неловко забралась в телегу, аккуратно приставила свою ношу к борту, а сама устроилась напротив. Впрочем, ноше-то было уже все равно. Со своим бренным телом голова римского наместника попрощалась еще утром, и теперь вместе с арабеской путешествовала во владение Старца Горы. Таково было условие задания: голова должна прибыть заказчику, только в этом случае он оплатит убийство по высшему разряду.