Тамара Воронина - Жил-был сталкер

Версия родилась с год назад. Родилась посреди ночи, когда Маркиз, озверев от бессонницы, ушел в кабинет, уселся в любимое кресло, хлопнул любимого арманьяка, закурил любимые синие «Голуаз» и задумался, причем не о Зоне. И тут пришла Мысль. Мысль мучила его еще очень долго. Версия казалась уже аксиомой, но хотелось увидеть своими глазами. Поначалу сдерживала память о том, как «ласково» принимала его Зона, потом он вспоминал, что никто из-за Барьера не возвращался. А в конце концов Мысль завладела им целиком, и все сомнения от отбрасывал. Отметал, можно сказать. Ему надо было проверить, и как всегда, на своей шкуре. Он находил оправдания своей безумной затее, он уговаривал себя, что Зона его забыла после такого перерыва и примет если не с распростертыми объятиями, то хотя бы нейтрально. Он попросту надеялся на свое везение и на великое «авось».

О том, как он будет возвращаться, если его Мысль окажется верна, Маркиз старался не думать, потому что думать было не о чем. Информации не было вовсе, потому решать реально можно только на месте. Он осторожно поспрашивал сталкеров, рассчитывая найти какого-нибудь молодого авантюриста, не знавшего его раньше и, следовательно, не знавшего, что Зона его отторгла. Но то ли авантюристы все повывелись, то ли нынешняя молодежь горела желанием не исследовать и понять Зону, а побольше с нее получить, то ли их предупреждали, что Маркиз – опасный напарник, но желающих не нашлось. Идти один он все же не решался. Сказать жене: «Я один иду за Барьер, если не вернусь, поставь свечку» – не мог даже он. Зачатки совести, наверное, все-таки имелись.

Он пытался заглушить Мысль коньяком – не помогало. Тогда он смирился. Охотно, надо сказать, смирился. Он решил искать напарника среди не-сталкеров, авантюристов менее суеверных. Это было трудно, потому что абы какой партнер его не устраивал, нужен был такой, на которого можно положиться. Нужен был человек с неплохой физической подготовкой, обладающий мгновенной реакцией, подвижный, умный, но не чересчур – короче, нужен был дисциплинированный, готовый безропотно шмякнуться мордой в дерьмо или замереть в самой невообразимой позе на неопределенное время… Нужен был надежный человек, которого в случае чего будет не очень жалко. Потому кандидатура Карлоса, идеально подходившего по параметрам, даже не возникала.

– Черт тебя подери, Маркиз, – медленно сказал Карлос, – неужели тебе нужна помощь психиатра? Могу организовать. Может, гуманнее было бы застрелиться? Идти за Барьер не лучший способ самоубийства.

– Я двадцать лет ходил в Зону, – Маркиз извлек из пачки последнюю сигарету и закурил, – и до сих пор не только жив, но и здоров.

Для сталкера двадцать лет – колоссальный стаж. Сохранить здоровье практически невозможно – потому Карлос и таращился на его худосочную фигуру в немом изумлении. Маркиз знал, что болезнь сталкера его когда-нибудь доканает, мотор уже работал с перебоями, а арманьяк и курево были не самыми лучшими средствами для его укрепления.

Но Маркиз имел в виду другое: руки-ноги есть, синей шерстью не зарос, третий глаз не появился, не стал ни Зверем, ни Сталкером – значит, здоров.

– Это ты фигурально выражаешься? – осведомился Карло. Маркиз кивнул. Ладно. Фигурально так фигурально. В общем, за все нужно платить. Болезнь сталкера – минимальная плата, взимаемая Зоной за беспокойство. Сама по себе вещь не страшная: в течение часа-двух температура поднимается до сорока и выше и падает до тридцати пяти и ниже, и так треплет два-три дня, реже – дольше. Ничего особенного, слабость только. Полежишь немножко и оклемаешься, вот сердце начинает сдавать. Пока от этой болезни никто не умер, главным образом потому что сталкеры вообще долго не живут. А Маркиз – ветеран.

– Ты забыл, как приветливо она тебя принимала? – вопрошал Карлос. – Ты забыл, как Шарль волок тебя на своем горбу?

Пафоса было столько, будто на своем горбу его волок именно Карлос и весил Маркиз полтонны. Маркиз кивал. Конечно, он все помнил, со всем был согласен, спорить не намеревался. Хотя спорщик он был отчаянный, обожал строить логичные системы, разбивать доводы противника – до тех пор пока не принимал решение. Вот тут переубедить его было невозможно. Карлос это прекрасно знал, просто ему надо было выговориться. Ради риторики. Он возводил очи горе, заламывал руки, использовал самые патетическое слова, короче, паясничал, как обычно в серьезной ситуации. Он молол языком, вряд ли вникая в то, что несет, просчитывая возможные варианты собственных действий. Чем больше было вариантов, тем дольше он молол. Наблюдать было смешно. Контраст между преувеличенно серьезной физиономией а-ля провинциальный трагик и холодными глазами был просто великолепен.