Василий Щепетнёв - Искатель. 2009. Выпуск №11

Обо всем этом мы знаем, по крайней мере, со времен клинических смертей Высоцкого. И о видениях, подчас сопровождающих это состояние, тоже порядком наслышаны. Да-да, тоннель, ослепительный свет, встречи с умершими родственниками… Арсений Тарковский, погибавший от гангрены во фронтовом госпитале, описал произошедший с ним такой случай в одном из своих рассказов. И живописными подробностями вроде появления «светоносного существа» или встречи с «растерянными духами» уже мало кого удивишь. Да и кто не посмотрел в свое время «Коматозников» с юной Джулией Робертс?

А еще много раньше свидетельства людей, переживших клиническую смерть, записывал отец Александр Мень. Он рассказал об этом, когда в Доме книги на Калининском проспекте в Москве появилась на английском языке нашумевшая книга Р. Моуди «Жизнь после жизни» (1975). В ней американский психолог собрал свидетельства тех, кто либо сам перенес клиническую смерть или близкое к ней состояние, либо сообщил об аналогичных переживаниях других людей.

Введя понятие «околосмертный опыт», доктор Моуди потом двадцать лет доказывал, что такой опыт реален и не вызван галлюцинациями из-за кислородного голодания мозга или воздействия наркотических веществ. При этом ученый не считал свидетельства «коматозников» бесспорным доказательством жизни после смерти. Он лишь убеждал, что умирание представляет собой духовный процесс, во время которого происходят прозрения, дающие толчок к преобразованию дальнейшей жизни человека.

Но это мало кто расслышал. Обывателю сие было скучно. Основная перепалка разгорелась между теми, кто подвергал сомнению какие-то особые ощущения у пациентов в момент клинической смерти или находил им вполне земное объяснение, — и теми, кто «прочитывал» в них астральные путешествия в «жизнь после жизни». При этом, как водится, все говорили на разных языках: церковники, медики, сторонники эзотерического знания.

Между тем открытие Моуди состояло именно в осознании того, что факт умирания способен кардинально изменить, возвысить выжившего человека. Можно сказать, что он продолжил дело мудрецов, авторов «Тибетской книги мертвых», считавших смерть искусством. Вспомним, что книга эта была частью погребальной церемонии и зачитывалась умирающему в последние минуты жизни; помогая ему понять, что происходит, она описывала ощущение безбрежного умиротворения и покоя, какие испытывает человек, оставляя этот свет.

Забегая вперед, рискну утверждать, что автор «Жизни после жизни» открыл для современников универсальный секрет бессмертия души — только не в загробном, а еще в земном мире.

Мы если не страшимся, то уж точно не понарошку избегаем всего, что касается темы индивидуального человеческого апокалипсиса. Случайно ли публикаций на эту тему вы не встретите ни в изысканных гламурных журналах для молодежи, ни в дешевых «базарных листках» для пенсионеров — при том, что многие их читатели не пропускают ужастиков с триллерами и обожают виртуальные стрелялки. И я, учитывая слезные пожелания редакторов, тоже наловчился жонглировать эвфемизмами, всячески избегая известного слова из шести букв: первая «с», последняя… — ну, вы догадались.

И все-таки безносая будоражит наше воображение — прежде всего как возможная дверка в следующую жизнь. И действительно, не может же быть, чтобы на этом было — все. Это даже противоестественно: человек только-только оценил простые житейские радости, обрел мудрость…

Известно такое понятие — тоннельный эффект. Да, жизнь, начиная с самого момента рождения, — тоже своего рода тоннель, когда человек долго движется по узкому тесному коридору. Но что же его ждет в конце — все-таки свет? Или только «мертвые у дороги с косами — и тишина»? Нам трудно не то что примириться — просто понять: когда наш мозг устанет однажды вычерчивать свои каракули на энцефалограмме, кто же продолжит — вместо меня, за меня — воспринимать этот такой несовершенный и такой прекрасный мир?

Однозначного ответа все еще нет. И сегодня, в XXI веке, как и сто, и тысячу лет назад человек продолжает сравнивать со смертью все непознанное, скрытое от его понимания, свои наиболее экстремальные состояния — физические, психические. Панический, животный страх. Утрату близкого человека. Потерю сознания. Сон. Оргазм — и тот называют маленькой смертью.

Но вернемся к картине смерти клинической. Что же за «кино» прокручивается в ускользающем сознании умирающего за те несколько минут, пока реаниматоры возвращают его из небытия?