Аврам Дэвидсон - «Если», 1995 № 11-12

— Со-ха, — сказал он.

— Со-ха? — переспросил пришелец. — Жуть! Соха. Ха-ха. Ты ею чего, копаешь, или так?

Пахарь устал говорить. Одно слово — это уже труд. Но он сделал усилие и выговорил по складам:

— Па-хать.

— Па-хать, — повторил краснорожий и обернулся к спутникам: — Зубы о такие слова поломаешь. «Пахать».

Пахарь стоял не двигаясь. Он сросся с сохой, слушая гул земли. Но пока эти пятеро здесь, она и он, ее сын, будут терпеть и ждать.

Лицо Пахаря, заросшее дикой шерстью, его сильные, грубые руки, низко склоненные плечи — все в нем выражало полное безразличие к суете и словам пришельцев. Он смотрел на них и сквозь них. Так смотрят на свет сквозь пыльную чердачную паутину.

Ни интереса, ни страха, ни удивления — ничто не отражалось в его застывшей фигуре. Он просто стоял и ждал. И земля ждала вместе с ним.

Пришельцы, сбившись тем временем в кучу, о чем-то тихо шептались. Шепот то поднимался волнами, и тогда над поляной воронами вспархивали слова: «в рыло», «с копыт долой», «пусть подавится», — то утихал до ровного мушиного гуда. Наконец главный крикнул:

— Ну ладно, вижу, с тобой много не поговоришь. Давай-ка бросай эту свою со-ху. Полезай вон туда. Дырку в борту видишь? Люк? Туда и полезай.

Пахарь стоял неподвижно. Только рыжие лохмы подрагивали на ветру, и солнце перебирало по волоску густую его копну, добавляя к рыжему золотое.

— Ты чего, дылда, совсем уже в дерево превратился? В плен мы тебя берем. Плен, понимаешь? Такое правило, ну? С каждой планеты, даже такой задрипанной, мы берем по штуке местного населения. У нас там, — краснорожий показал на ракету, — таких охломонов, как ты, уже четыре клетки. Скучно не будет.

Пахарь его не слышал. Он слушал землю. Он ей отвечал. Она и он говорили. Так, неслышным для чужих языком, они могли говорить долго — сутки, недели, столько, сколько могло продлиться вынужденное ожидание. Земля была терпелива, она задерживала дыхание. Пахарь сдерживал внутренний ток тепла. Если бы сейчас к нему прикоснулся чужой, то почувствовал бы холодную, как у рыбы, почти ледяную кожу.

Но чужой стоял далеко. Что-то ему было от Пахаря нужно.

— Слушай, дед. По-хорошему тебе говорю. Полезай в люк. Не то будем говорить по-другому. Это видал?

Говоривший свободной рукой приподнял короткую, но увесистую трубу. От рукоятки она плавно раздувалась, потом, сходясь, выпрямлялась, а на конце чернел, не мигая, круглый опасный глаз.

— А это?

Чужак вытащил откуда-то из-за спины длинную-предлинную штангу. Он споро и ловко переломил ее на добрый десяток колен — и получилось колченогое металлическое существо, очень похожее на паука. Существо стояло неподвижно. Тогда краснорожий пнул паука ногой и кивнул в сторону Пахаря. В ответ на пинок паук заходил, запрыгал на пружинящих лапах, потом на секунду замер и как-то медленно, осторожно стал подбираться к Пахарю. Но подойти близко хозяин ему не дал. Чужак снова превратил паука в штангу.

— Ну чего, понял? Мы шутить не любим. Мы разведчики. Экспедиционный десант. Планета Земля — небось, и не слыхал о такой, деревня?

Ответа не было.

Вместо ответа что-то скрипнуло над поляной, как бы вздохнуло.

В ракете обнаружился небольшой овальный лючок, оттуда вместе с клочьями желтоватого дыма выдвинулся конический раструб рупора.

Группа стоявших на поляне землян уже на скрип напрягла скулы и развернула плечи. Когда же раскрылся зев рупора, краснорожий подпрыгнул строго по вертикали, расслабился на мгновение в воздухе, потом выпрямился и жестко опустился на ноги.

Он стоял тоньше лезвия сабли и такой же отточенный. Амуниция ему не мешала. Кроме того, в полете он повернулся, как стрелка компаса, на половину круга и стоял теперь к лесу передом, к полю задом.

Рупор заговорил. Голос его был с песком, словно заезженная пластинка, и звучал очень уж глухо, будто говорили не ртом.

— Старший лейтенан? Давыденко…

— И-a, тащ грал.

— Плохо, лейтенант. Не вижу темпов. Форсируйте программу контакта. Немедленно. От третьего пункта — теста на агрессивность — срочно переходите к четвертому: мирная пропаганда. Выполняйте.

— Есть, мирная пропаганда.

Рупор убрался. Овальная рана в борту быстро зарубцевалась.

Старший лейтенант Давыденко прочистил рот крепким горловым «га» и приступил к четвертому пункту программы.

— Слышь, дед. Соглашайся, а? На Земле у нас, знаешь, как хорошо? Малина. Жить будешь в отдельной клетке. Клетка теплая, остекленная. Отличная клетка. Это не какая-нибудь тебе хибарка из соломы или вонючая яма в земле. Жратвы будет — во! Делать ничего не надо. Ни пахать, ни сеять. У нас — автоматика. Ты — экспонат, понимаешь? Люди придут, на тебя посмотрят. Во, скажут, ну и дед! Где такие деды водятся? А на клетке табличка. Ага, скажут, планета такая-то, звезда, созвездие, все путем. Ну как?