Тимур Литовченко: Нанерль и ведьма

3.

- Ave, Maria, Regina Coeli...- Ну и воняет здесь! Хуже чем в свинарнике, прости, Господи. Правда, Иисус явился на свет в яслях, где вряд ли пахло лучше. Недаром волхвы натащили Ему и Богородице благовоний... Священник откашлялся, обвел взглядом темное сырое помещение, повернулся к прикованной в углу ведьме и философски заметил: - А впрочем весь мир представляет из себя гигантскую помойку, не так ли? Ведьма с ненавистью смотрела на него единственным уцелевшим глазом. Ее била крупная дрожь, так что в воцарившейся тишине слышался легкий перезвон цепей, удерживавших руки пленницы. - М-да-а, молчишь. Теперь НАВСЕГДА молчишь,- сказал священник задумчиво и вдруг почти прокричал: - А ведь сама виновата! Кто тебя ЗА ЯЗЫК ТЯНУЛ?! Вот и пришлось... С КОРНЕМ ВЫДРАТЬ, чтоб не болтала!!! Ведьма разочарованно покачала головой. - В самом деле, чего это я раскричался,- испуганно пробормотал священник, однако тут же беззаботно махнул рукой.- А, все равно я ОТ НИХ откупился, а МЕСТНЫЕ и без того в курсе дела. Только... ну если бы ты не рассказывала О МОЕМ участии в шабашах, о том, что я служу там черную мессу!.. Право же, твой язык до сих пор был бы в целости и сохранности, поболтали бы НАПОСЛЕДОК по-дружески, а так... Ведьма криво ухмыльнулась, обнажив оставшиеся от зубов ломаные темно-коричневые пенечки. - Ну пришлось вырвать тебе язык, ПРИШЛОСЬ! - принялся оправдываться священник.- Ты же богохульствовала! Ты оскорбляла святейшую церковь и меня, ее покорного слугу! Неужели ты не понимала, что пострадаешь от этого единственно ты сама, а я сумею откупиться? - добавил он с укоризной. На лице прикованной появилось выражение самодовольства. - Твоя правда, неприкосновенность стоила мне недешево, с сожалением констатировал священник.- Зато я цел и невредим! И разговариваю с тобой, изуродованной до неузнаваемости и приговоренной к костру! - воскликнул он гордо. Ведьме действительно здорово досталось в ходе следствия. Она совершенно поседела, и свалявшиеся космы грязно-белых волос беспорядочно торчали во все стороны и падали на изборожденное глубокими морщинами лицо. Посиневшие губы ввалились, нос был перебит. Сквозь жалкие лохмотья, забрызганные засохшей кровью и нечистотами, просвечивало изуродованное всякими изощренными орудиями пыток тело. Только в уцелевшем левом глазе еще теплились отблески прежней жизненной энергии, еще играл иногда хищный янтарный огонек. - Однако же я не просто поболтать с тобой пришел,- деловито заметил священник.- Сейчас я должен исповедать и причастить тебя, несчастную преступную грешницу. Ибо скоро, очень скоро, дочь моя, предстанешь ты уже не предо мной, жалкой недостойной тварью, но пред нашим Создателем, Который в милости Своей... Впавший было в привычную патетику проповеди священник осекся на полуслове, помахал надушенным платком и произнес раздосадовано: - Однако и задачка мне выпала: принять исповедь у немой, да еще скованной по рукам и ногам... А если их освободить? Вряд ли ты умеешь писать... Ну и дела! Ведьма сочувственно тряхнула головой, цепи уныло звякнули. - С другой стороны, таинство исповеди, тем более последней - дело святое, нарушать его ни в коем случае нельзя. Церковь не потерпит подобного самоуправства. Придется соблюсти обычай и совершить обряд! Рассеченная бровь над уцелевшим глазом вопросительно изогнулась, ведьма как-то насмешливо замычала. - А вот и не права, вот и придумал, как тебя исповедать,- возразил священник и принялся задавать вопросы, после которых выдерживал эффектные паузы и с важным видом излагал сами собой подразумевающиеся ответы.- Итак, дочь моя, тебя обвиняют во множественных грехах: в колдовстве, ведовстве, распутстве, растлении умов, в поклонении сатане и так далее. Признаешь ли ты себя виновной во всех перечисленных грехах?.. Ну-у, дочь моя, к чему упорствовать! Повторяю, признаешь ли ты себя виновной?.. Дочь моя, в последний раз говорю: Господь наш Иисус Христос любвеобилен и милосерден, Он отдал Себя в жертву за нас, недостойных грешников, сделавшись нашим заступником и ходатаем, искупителем грехов наших! Священник умилился, сложил губки бантиком и искоса взглянул на пленницу. Вне всякого сомнения, ведьма глубоко презирала его и относилась к разыгрываемой здесь КОМЕДИИ ИСПОВЕДИ весьма скептически. Ну и ладно, ну и черт с ней, какое ему дело... И священник продолжал: - Итак, несчастная упрямица, воззри на пронзенные руки Господа нашего, на Его пылающее святостью сердце и в третий раз ответь: желаешь ли покаяться во грехах? Помни, Христос милосерд и прощает всякую хулу и нечестие в Свой адрес. Если ты используешь этот последний шанс и от всей души раскаешься, Он тут же простит все твои злодеяния и примет тебя в святую семью. А очистительный огонь костра сожжет все твои мерзкие грехи вместе с презренным телом. Иди же на небо и предстань пред Богом раскаявшейся! Сделать это и пройти огненное очищение неизмеримо лучше, нежели влача за собой тяжкий груз греха провалиться на самое дно серной огненной бездны и гореть там во веки веков. Итак, дочь моя, каков будет твой ответ?.. Священник внимательно посмотрел в единственный желтовато-зеленый глаз. Без сомнения, ведьма и не думала раскаиваться. Плевать ей и на Христа, и на Его святые муки, и на маячивший в туманной небесной дали рай, если путь к нему лежит через пламя костра. Что ж, в таком случае оно станет лишь преддверием адского пламени, ожидающего ее в Вечности! .. Однако исповедь пора было завершать, и завершать ТОЛЬКО ТАК, КАК угодно Богу! Посему священник восторженно всплеснул руками и патетически воскликнул: - Ну наконец-то, дочь моя! Я искренне раз за тебя и за твое возвращение в семью Божью! Алилуя, алилуя, радуйся, Дева Мария! Прославим Христа и Богородицу за такое чудесное раскаяние! Слава, слава Господу Иисусу! Прими, Боже, душу сию не грешную, но очищенную! Во имя Отца и Сына и Духа Святого властью, данною мне представителем Его святейшества Папы римского отпускаю тебе грехи твои, дщерь. Ступай к Богу с миром. Аминь. Священник удовлетворенно потер руки (дельце сделано, да еще с каким блеском!), с чувством высморкался и спрятал платок, собираясь уходить. Видя это прикованная неожиданно заволновалась, завозилась в своем углу, загремела кандалами. Священник обернулся и с готовностью начал: - Да, дочь моя, слушаю тебя внима... Магический блеск глаза ведьмы заставил его умолкнуть на полуслове. Янтарный огонек угас, глаз сильно потемнел; он умолял о снисхождении и одновременно настойчиво требовал, вгрызался в душу точно червь в наливное яблоко... Священник замотал головой, пытаясь отогнать наваждение и решительно проговорил: - Нет-нет, дочь моя, и не пытайся соблазнить меня! Я лицо духовное, я отнюдь не судья, исполняющий последнюю волю осужденного. И я не могу... Упрямый ведьмин взгляд буравил затылок. Точно расплавленным свинцом наливалась от этого голова... Священник застонал и процедил сквозь зубы: - Дочь моя, твое последнее желание греховно. Ты же только что получила отпущение, к чему пятнать свежайшую чистоту твоей души самой низменной местью?.. Нет. Сила воли немой прикованной была явно больше силы воли священника. Еще немного, и он не утерпит, сорвется, выдаст ТАЙНУ... И чтобы этого не произошло священник воздел над головой руки и потрясая кулаками простонал: - Послушай, но ведь сам епископ здесь! Все исходит именно от него! Он не обычное духовное лицо, он еще и светский человек, и если я скажу, КТО донес на тебя, меня не только четвертуют, колесуют и сварят живьем в кипящем масле, а уничтожат всех моих родственников, ближних и дальних, и будут уничтожать до десятого колена! Разорят и опозорят!.. Боже, что я несу... при чем здесь светскость и святость... Священник зашатался. - В общем молю тебя... не пытайся думать... то есть узнать, вынудить меня сказать, кто на тебя донес, иначе... Угадай сама... если сможешь... А меня сюда не впутывай, я тут ни при чем!.. Он стрелой вылетел из камеры громко хлопнув дверью.