Н Ляшко - Марево

Н.Ляшко

МАРЕВО

I

По залитой светом месяца степи шатаются ветерки.

Далью ползет не то туман, не то дым. Оттуда доносятся перекличка перепелов и надсадный хрип дергачей:

- Дррр-дррр...

Шалаш пялится черными прорехами в простор. Остатки костра синими волокнами вплетаются в свет месяца.

В загоне клубятся всхрапы быков, тяжелый хруст, чавканье и дремотные вздохи. И все это-ночная жизнь загона, голоса комаров, шорохи-по ветерку плывет на посеребренный месяцем колодезный журавель.

Голова Корнея лежит на свернутой в комок поле свитки. Другая пола щитом торчит над лбом. Над серой бородой, под опаленными махоркой усами ледком поблескивают зубы. За Корнеем шевелится белоголовый Онуфрий и говорит:

- Как кусок дыни, хм...

Корней садится, шуршит кисетом и спрашивает:

- Ты насчет чего?

- Я про месяц: на кусок дыни похож.

- Угу.

Корней пальцем выбрасывает из золы уголек, и тот описывает в воздухе красную дугу. Корней приникает к нему и сипит цыгаркой. Дым запутывается в его бороде, ползет к свитке и прячется под нее.

- А хорошо б теперь дыньки! - вкусно говорит за костром Зосима.

- Дыням рано еще. Завтра мать вишен принесет.

- Туман находит.

- Угу, спите...

Огонек цыгарки расцветает, вянет и, дав тени упасть на лицо, опять расцветает. А степь до самого кургана уже в тумане. Даже не верится, что она серая, что ее палило солнце, -она похожа на большое, сизое, покойное море.

Ветерки спадают и шепчут:

"Спать, спать..."

Комариный писк, переклички перепелов глохнут в смутном серебряном гуле: земля пьет росу, содрогается и стонет.

Первым стон ее слышит вихрастый Рябчик. Он вытягивает в простор шею, прислушивается и взвизгивает.

Где-то конь копытами колотит по степи, и ее гул сквозь свитку вползает в уши:

- Топ-топ-топ-топ...

Корней ухом приникает к земле, думает: "Кажется, близко", - садится и глядит в сторону кургана. Рябчик вскакивает, топорщится и с лаем бежит к туману.

"Сюда, значит".

В сизой полоске у кургана появляется смутный клубок с мигающей красной точкой, и Онуфрию кажется, что по туману катится серая голова с разгорающимся глазом. Клубок медленно вырастает и превращается в лошадь и человека.

Рябчик мечется перед ними, свирепеет и давится лаем.

Человек сплевывает папиросу, машет нагайкой и тонко, зло кричит:

- Да уйми пса, лешай тебя задери! Стоит, дьявол!..

Корней подносит к губам ладони и трубит:

- Рябчик! На! Н-на! Н-на!

Разбуженные дали откликаются:

"А-а-а!"

Корней берет из рук Зосимы тяжелую палку с узловатым корнем на конце, и они вдвоем идут навстречу лошади. Онуфрий сбрасывает с себя свитку и садится.

- Молчи! Вот я тебя! - унимает Зосима Рябчика и ловит его за лохматую холку.

- Ну, и собака! Она и тебя, гляди, слопает, - раздраженно говорит человек с лошади.

Корней узнает в нем объездчика господской экономии и лениво роняет:

- Много мертвых будет.

Объездчик не нравится ему: лается погаными словами, мелет вздор, не здоровается. Лошадь косит глазом на Рябчика и прядает ушами. Корней идет рядом с нею и спрашивает:

- Ты чего ночью ездишь?

- Племенной бык не приставал к тебе? Нет? Вот, анафема, как в омут канул! Уж я потел, потел...

Срамные слова опять трещат в серебряном свете. Корней еждтся-хорошего не жди! - и начинает слушать объездчика так, чтоб слова в одно ухо входили, в другое выходили.

- В сумерки выехал, вечером прискакал-нету. Сызнова трясись. Так, говоришь, не приставал?

- Чего?

- Бык, говорю, не приставал?

- Та я ж сказал тебе, что нет.

Объездчик спрыгивает с лошади, закуривает и жалуется:

- И хоть бы было за что мыкаться. А тут даже погулять негде. Выдешь-поле да поле. Девок и парней сам леший не поймает. Степняки, одним словом, совы лохматые. Вот у нас, эх!..

Объездчик говорит о посиделках, о хороводах, о девушках и сдабривает воспоминания срамными, верткими словами.

Корней трет лоб, удивляется-чего ради человек столько говорит на ветер? Глядит в сторону, на свои колени и с досадой останавливает объездчика:

- Да подожди. Может, проголодался?

- Не-э, я сыт. Ты что ж, повсегда тут? Так. А это подпаски? Сыны? А баба где? Ой, скушно, небось, ей дома!

- Чего скучно? Мне вот не скучно.

- Ну, а ей-то, ей? Без мужика, поди, того...

Объездчик так смеется, что Онуфрий не знает, на чем остановить глаза, выдергивает из-под себя пучок сухого бурьяна, кладет его на угли и сосредоточенно дует. Из синего дыма вырывается огонек и окрашивает лица и лошадь в цвет меди.