Н Ляшко - Минучая смерть

Х

И колокола, и колокольня, и купающиеся в синеве бездымные заводские трубы-все христосовалось со стариком и бередило приглушенную тоску. Осокорь вновь был молод, вновь брызгал на седую голову свежей зеленью и шумел о том, что его посадила Варвара, что он вот какой, а ее уже нет, она за церковью, в земле. Старик просил проводить его на могилу.

- Ладно, трезвым будешь, сходим, - отговаривал его Федя. - Ну, куда ты такой пойдешь?

Старик всплеснул расслабленными хмелем руками и заголосил:

- Сыно-ок, Федя, Федюк, не обижай, не обижай ради праздника! В бога не веруешь, а совесть есть же у тебя, есть, я знаю. Трезвый, говоришь? Я трезвый разве скажу, я трезвый молчу, вроде камня... Или не знаешь? Хоть как мне, а я зубы вот так, и молчу, молчу...

- Да о чем тебе сейчас говорить?

- Во-о, думаешь, только молодым есть о чем трещать?

Неправильно это, обида это: я, может, больше тебя сказать сумею, толька стыд меня заедает, стыд... Что я скажу?

Ты только проводи, а я скажу. Сяду на могилку, постучу ей, чтобы слушала, и скажу. С чего умерла она? А-а, не знаешь? А я знаю, я все знаю. Ты рос, ты видал, скажи: обижал я ее? пьяница я? сделал ей что? попрекал? бил? шлялся? Ага-а! Так чего ж ей надо было? Чего она изводила себя, а? Как вареная ходила больше года. Глянет на тебя-и в слезы. А в монастырь чего ее носило? Не знаешь? С тоски это, о тоски все. Сыно-ок, Федь, голубчик мой!

Старик заплакал, медленно увял и привалился к осокорю. Федя увел его в дом, уложил и тоже задумался: почему, в самом деле, мать так рано умерла? Жила, когда он был забитым, слепым. Вот теперь попросила бы она его почитать! Федя в волнении вышел на крыльцо, проволокой изловчился запереть дверь и пошел к заводу.

В конце слободки его догнал бритый человек, встопорщил усы и положил ему на плечо руку:

- Не узнаешь, товарищ? Значит, повезет.

Федя взгляделся в усатое лицо и радостно распахнул руки:

- Фома-а, ой, как же бритва переделала тебя! Ну, ни за что не узнал бы, совсем другой человек...

Фома блеснул зубами и обнял его:

- Тише, отроче, тише, проводи меня. Сегодня получил письмо и завтра еду поглядеть людей для типографии.

Если подойдут, приеду с ними. Ясно? Заканчивай тут все, я не задержусь. Руку.

Федя поглядел на удаляющегося Фому и двинулся к дачам. Те, кого привезет Фома, соберут сделанные им и Смолиным части, приладят, смажут их, промоют в скипидаре или в бензине заготовленный им шрифт, наберут им листок, и пойдет он по заводам, по фабрикам, полетит и другие города, помчится в Женеву, в Париж. Ноги еле касались дороги, свет радужился, мокрая земля блестела и обмахивала запахами.

Фому Федя увидел через четыре дня и обрадовался его веселым глазам:

- Хорошо?

- Ого! Привез, отроче, двух сестер-чулочниц, липовых, конечно, и не менее, липового дядю их. Народ настоящий, выдержанный. Уладим все, и словеса наши, пойдут к людям, загремят среди них. И как раз кстати: весна, май. А посему, во первых строках, пойдем в тот облюбованный домишко.

Облюбованный домишко стоял в переулке, за речкой.

Двумя сторонами-сараем и садиком-он выходил на пустырь, пустырь упирался в огороды, за огородами были ямы, а из ям к речке шли канавы.

- Если что случится, эх, кати-лети-удирай, не жалей ног-и спасен будеши!

Высокий забор и крепкие ворота привели Фому в восторг.

- Только злого пса не хватает, - щелкнул он пальцами.

Открыла им русая девушка в голубой кофте, глянула на Федю, растерялась и сбивчиво забормотала:

- Да, да, сдается, хотя я... мама вот скажет, я...

Глаза ее говорили: "Где я его видела?" А где она могла видеть Федю? Седая, глуховатая старуха отстранила ее от двери и повела Федю и Фому в пустую половину дома.

Там было три комнатки, кухня, в кухне просторный голбец. Отдельный ход-жилье старухи через коридорчик.

Фома расплылся и подмигнул Феде: везет, мол. Расспрашивать старуху, кто она, с кем живет, не пришлось-сама на ходу рассказала все: покойный муж был кондитером, дочь в больнице сиделкой служит.

Фома сказал ей, что снимает квартиру для знакомого чулочника с племянницами, что в- доме будет чулочная мастерская, дал задаток, назначил день переезда, попросил снять с ворот записку-и все. Не войдет больше Федя в этот дом. Он шел за Фомой и тревожился: почему девушка так глядела на него? Почему она растерялась? "Гляди, ой, гляди!" - предостерегал голос и внезапно подсказал, что надо сделать. Федя на ходу шепнул Фоме, что хочет осмотреть весь дом, и обернулся к старухе:

- Он, бабушка, сам дорогу найдет, а вы дайте мне попить.