Александр Чуманов - Ничто не ново - только мы.

Нашлись добровольцы, — и тоже компьютеры подбирали наиболее подходящих и достойных среди многих миллиардов, — которые стали первыми образцами для испытания биоприставок на человеке. Добровольцы входили в специальные кабины, там у них с предельной, точностью определялся химический состав, структуры всякие, в общем, все-все до последних мелочей. И эти сведения фиксировались в памяти компьютеров. На чем миссия добровольцев и заканчивалась, они получали направление на работу и вид на жительство в какую-нибудь отдаленную местность. И отбывали согласно направлению.

А потом компьютеры подавали соответствующую команду, и в биоприставках начиналась очень тонкая, очень ответственная работа, какую несовершенный человеческий разум даже и представить не в силах. В результате через сутки-двое из этих белых ящиков выходили точные копии добровольцев. Копии оказывались перед фактом, что они лишь копии, но им тут же давалось какое-нибудь особо престижное распределение, и они довольно быстро обретали интерес к жизни.

Впрочем, таких копий изготовили совсем не много, ровно столько, сколько потребовалось для апробации нового оборудования, поэтому копиям удалось без труда затеряться среди обычных людей, и про них вскоре забыли. Разве что компьютеры время от времени сталкивались с ними, когда в каких-нибудь выборах им попадались два абсолютно идентичных гражданина. Но компьютеры умели хранить и свои, и чужие тайны.

С той поры ракеты уносили к звездам электронную схему человека, и там, в непостижимой дали, этот человек воспроизводился. Было задумано так, что он выполнит в бесконечности какую-нибудь программу исследования, снова введет сам себя в электронную память и таким способом вернется на Землю полным новых впечатлений.

Так во Дворцах Компьютеров появились новые конкурсы для молодежи. Каждое воскресенье разыгрывалась новая планета, планеты были разными, соответственно разными по престижности получались и конкурсы.

Каждый надеялся попасть на какую-нибудь благоустроенную планету, а еще лучше — цивилизованную. Каждый представлял, как это будет, когда он синтезируется на некой отдаленной орбите и увидит, что остальную часть жизни ему придется провести в стальном бункере на дикой безвоздушной и безводной планете — или же наоборот, в приятном высокоразвитом обществе. Ощутимая разница, хотя и то, и другое почетно.

Конечно, на первых порах нашлись и недовольные тем, как используются биоприставки. Кому-то показалась неэтичной сама идея подобного размножения людей. Звучали требования прекратить посылать юных граждан в черт-те какую даль ради сомнительных научных перспектив, звучали категорические предложения использовать великое изобретение лишь для сохранения редких видов животных и более ни для чего

Пришлось даже провести всеобщий референдум по этому вопросу. И когда компьютеры определили итоги свободного волеизъявления, то выяснилось, что консерваторы остались в меньшинстве.

Так и повелось. Каждую неделю происходил старт. Очередной звездный странник исчезал в черноте космоса, и о нем мгновенно забывали. Вое стало настолько привычным, что даже тот, чья схема отправлялась в бесконечность, уже в ближайшее воскресенье мог снова прийти в ДК и принять участие в очередном конкурсе, ибо от него в результате снятия копии ничего не убавлялось, а возможное количество копий — беспредельно.

Но это — теоретически. А практически — победа даже в одном конкурсе была столь же невероятной, как и выигрыш в лотерею, вытесненную компьютерными играми.

Однако в газетах нет-нет да сообщалось о счастливчиках, получивших возможность побывать не на одной планете, а на двух, даже на трех! Такие сообщения еще более подогревали интерес конкурсантов.

В то воскресенье выборов никаких в ДК не было, а были только не самые престижные конкурсы на вакантные должности, да разыгрывалась, как мы уже знаем, путевка на Понтей из системы Гаммы Лебедя, Что из себя представлял этот самый Понтей, никто на Земле не знал, это должен был выяснить тот, кто победит в конкурсе. Пока лишь вычислили математическим путем, что у Гаммы Лебедя должны быть планеты — две ли, три ли штуки. А насчет «земного типа» и прочего, надо понимать, говорилось сугубо предположительно.

До Понтея простиралась космическая бездна в двести световых лет, которую атомный звездолет той эпохи мог преодолеть где-то лет за двести пятьдесят. Да обратный путь — столько же. Итого — пятьсот. Ну, и пять-восемь годков — на исследования. Их можно даже и не брать в расчет из-за относительной малости. Хотя для самого исследователя, которому предстояло возвращение на Землю, наоборот, именно эти годы и имели главный смысл, поскольку остальное время надлежало ему не жить, а существовать в виде схемы.