Джек Макдевитт - Обреченная

Он с удовольствием проводил вечера со своими великими предшественниками Харко и Ди Альвой, вместо того чтобы слушать в комнате отдыха болтовню, переходящую в базар.

Люди, с которыми он путешествовал, определенно не были яркими личностями, а время — драгоценно. За ушедшие годы он в полной мере оценил тот грустный факт, что никто не живет вечно.

Однако по вечерам сильное волнение мешало Рэнделлу думать о чем-нибудь, кроме Обреченной. Малейва-3. Планета без будущего. Вам не хочется написать мемуары? «Почему Сколари спросил об этом? Смеялся ли он надо мной?» — Этот вопрос Найтингейл задавал себе все чаще. Ведь Событие приближалось — и воскрешало воспоминания. Неужели вы тот самый Найтингейл, который угробил шестерых?

Ему захотелось выпить. Однако из горького опыта Найтингейл знал, что стоит себе это позволить — и он надерется.

Вскоре все кончится. Под ногами опять будет твердая почва, и он уединится в доме, который купил для него агент по недвижимости. Дом на мысе, вдали от шоссе; к нему вела частная дорога. Ни гостей. Ни соседей. Не надо отвечать ни на чьи вопросы.

Будь он сообразительнее, он бы убрался с Пиннакля много лет назад, прежде чем опять упереться в это носом. Но он пустил все на самотек, решив, что, поскольку он больше не имеет отношения к Малейве, люди позабудут о нем. Позабудут, что он когда-то был там.

Неужели вы тот самый Найтингейл, который так напортачил во время первой экспедиции, что мы никогда туда не вернемся?

У него не было близких друзей, и он точно знал почему. В результате — полное одиночество. Никого, с кем бы он мог поделиться своим самым значительным профессиональным успехом. И теперь в холодном, равнодушном окружении он обнаружил, что напряженно размышляет о своей жизни. Это и в самом деле было путешествие, в которое по своей воле он не отправился бы никогда. Ни в коем случае.

С недавних пор, когда о Малейве-3 вовсю заговорили в новостях, а интерес общественности ко всему происходящему на этой обреченной планете постепенно усиливался, его положение стремительно становилось все более зыбким. Он даже подумывал сменить имя, когда доберется домой. Но решил не тратить время на массу бюрократических проволочек. Пожалуй, достаточно просто держаться подальше от адресных справочников. Он уже совершил одну ошибку, сообщив людям, с которыми летел, что собирается осесть в Шотландии.

Он зашифруется. Любые причитающиеся ему деньги, любые официальные переводы, любой человек, который по той или иной причине попытается добраться до него, будут поступать или обращаться в промежуточное место. А он будет сам решать, отвечать или нет. Никто не будет знать, где он. И если он будет осторожен, никто близ Банффа, где он предполагал поселиться, никогда не узнает, кто он на самом деле.

Не вы ли тот самый Найтингейл, что потерял мужество и пал духом?

В тот ужасный день эти твари добрались и до него. Защитный костюм с полем Фликингера обеспечивал ограниченную безопасность и не сумел защитить от нападения, но зато не дал маленьким сволочам отравить его. Тем не менее клювы пробили мягкую плоть. Его шея, хотя физически и осталась в порядке, никогда не будет излечена окончательно. А от нескольких шрамов на теле он так и не смог избавиться, доктора оказались бессильны.

Любой на его месте поступил бы так же.

Что ж, может быть, и не любой. Однако он не испугался… а если и испугался, то не больше остальных. И не сбежал. И никого не бросил. Он действовал хладнокровно.

Роскошный лайнер «Вечерняя звезда» перевозил полторы тысячи пассажиров, которые надеялись стать свидетелями столкновения. Среди них был всемирно известный Грегори Макаллистер, издатель, журналист, человековед. Макаллистер был самодовольным, однако в меру. В охотничьи экспедиции он брал собственное оружие. Всегда обращал внимание на своих коллег и вел себя так, будто они были на равных. Был безукоризненно вежлив с целыми толпами заурядных людишек: официантами, врачами, капитанами кораблей. Время от времени выдавал шутки касательно глупой деревенщины, однако все понимали, что это лишь шутки.

Он был огромной политической силой, открыл и вывел на литературную сцену дюжину самых блестящих умов. В Чикагском высшем свете, политическом и литературном «мозговом центре», он был чем-то типа директора. Помимо всего прочего он входил в совет директоров Балтиморского института лексикографии, был почетным издателем «Премьера» и влиятельным членом нескольких благотворительных обществ, хотя настойчиво продолжал во всеуслышание клеймить бедняков как ленивых и бестолковых. Он играл немаловажную роль в среде адвокатов, которых школьный комитет Брэнтли привлек для участия в деле «Генезиса». Ему нравилось считать себя единственным в мире практикующим уничтожителем лекарей-шарлатанов, обманщиков, жуликов, репетиторов и священнослужителей.