Сьюзи Чарнас: «Если», 1998 № 01

Запись 1. Они уже разбудили Чендлера и Росс. Третьим оказался я. Предполагалось, что я поднимусь первым и проверю состояние остальных членов экипажа, пока они не очнулись от холодного сна, — но откуда кучке инопланетян было догадаться об этом?

Наш корабль битком набит существами со странными глазами и морщинистой, покрытой мелкими чешуйками кожей, — они напоминают ящериц, вставших на задние лапы. Кожа у них сероватая, зеленоватая, а подчас и синеватая. Лица вроде бы гладкие, никакой растительности, да и вообще все черты сглажены, будто выутюжены. Первые, с кем я встретился, носили парики, вечерние платья и муаровые, увешанные медалями ленты через плечо. Я бы расхохотался, не будь так ошеломлен, а теперь мне не до смеха. Как только они посчитали формальности исчерпанными, то переоделись в комбинезоны. А я поневоле жду, что вот-вот разойдутся молнии на комбинезонах, а затем и на костюмах ящериц, и наружу выберутся нормальные люди. Мне все чудится, что это шутка, которая рано или поздно кончится.

Они говорят по-английски, одни с акцентом, другие без, но все с придыханием и очень тихо — во всяком случае, когда обращаются к нам. Возможно, это из-за того, что в их словах содержится ужасный смысл. Они говорят, что Земля спалила себя дотла — именно потому мы и не получили сигнала к пробуждению и по-прежнему пребывали в «морозилке», когда они нас обнаружили. Чендлер им верит, Росс — нет. Что думают другие, не ведаю — их просто еще не разморозили.

Сижу у иллюминатора и гляжу на Землю, какова она ныне. Знаю, что ящерицы говорят правду, и все-таки поверить им полностью не в силах. По большей части, мне чудится, что я умер или, по крайней мере, сплю.

Запись 2. Штейнбруннер покончил с собой (невзирая на все принятые ящерицами меры, чтобы не допустить ничего подобного). Сью Энн Бимиш, пятая из размороженных, не разговаривает ни с кем, а только беспрерывно скрежещет зубами. Слышу этот скрежет каждый раз, когда оказываюсь с ней рядом. Раздражает.

Главную ящерицу зовут Капитан Полночь. Это самец, и он говорит, что отдает себе отчет в несоответствии избранного имени и звания, но ему нравится, как это звучит.

По-видимому, на своей родной планете ящерицы принимают разнообразные земные передачи, радио и телевизионные, и без стеснения заимствуют из них все, что им понравится. Например, имена. Все равно, когда я смотрю на них, то задаю себе вопрос, в здравом ли я уме. Нет, помешательство было бы непозволительной роскошью; каково тогда изо дня в день общаться с созданиями, которые словно сбежали из мультяшек Уолта Диснея?

Ящерицы возвращают нас к жизни поодиночке, стараясь предотвратить новые попытки вскрыть себе вены.

Гляжу в иллюминатор на то, что осталось от Земли; разговоры скользят мимо, не задевая меня. Оказывается, мы даже не можем ничего достать с поверхности планеты. Еще хуже: я не способен извлечь что-ни-будь из собственной души. Могу лишь глядеть в иллюминатор, пропуская разговоры мимо ушей. Может, я все-таки мертв?

Запись 3. Капитан Полночь заявил, что теперь, когда мы все очнулись, он будет бесконечно польщен, если мы согласимся проследовать с ним и его экипажем на их корабль и на Кондру. Кондра — так они называют свой родной мир. Чу уверяет, что ей удалось выяснить, где этот мир находится, и настойчиво пытается показать мне его на звездных картах. Я и смотреть не стану, мне это неинтересно. Меня послали в космос, чтобы изучать особенности питания при низких температурах, а не для того, чтобы я пялился на звездные карты.

А вообще-то не играет роли, зачем я забрался в космос. Земля теперь похожа на Луну. Питание — слово бессмысленное, по крайней мере, применительно к человеку. Некого там, на Земле, питать. Земля теперь просто скала без атмосферы, похожая на другие скалы, каких в космосе полным-полно.

Я собрал все данные о состоянии команды, записанные за годы нашего сна, и уничтожил. Чу говорит, что при этом я серьезно повредил часть оборудования. Я не собирался крушить машины, но остался доволен: это здорово, что дело не ограничилось стиранием информации, а довершилось поломкой чего-то железного. Впрочем, я пообещал остальным, что больше ни к чему не притронусь. Не уверен, что мне поверили. Не уверен, что я сам верю своим обещаниям.