Роберт Рид - Герой

Образец наэлектризованного жира был выставлен рядом с высоким окном, которое открывало вид ночи, встающей из океанских глубин. Солнца, плывущие под нами, готовились ко сну. Небо, прежде высокое и дымчато-голубое, почернело, приблизилось, усеялось звездами и маленькими зелеными лунами, среди которых царил сам Сатурн со своими ослепительными кольцами. Конечно, Родни поместил свой дом-плот там, откуда была видна планета, которой он посвятил всю жизнь. Поняв мой взгляд, он подошел ко мне, положил на плечо тяжелую руку и спросил:

— Разве не красота?

— Мои камеры беспристрастны, — предупредил я его тихо.

Какое-то время мы оба смущенно молчали.

— Другие колдуют над картинкой, — продолжил я, — но мне это чуждо. Я никогда не делаю цифровых подчисток, понимаете, никогда! То, что вы наблюдаете в моих программах, — это именно то, что происходило на самом деле.

Не знаю, озадачил ли я Родни. Старое и одновременно мальчишеское лицо улыбалось, голос звучал почти ободряюще.

— Другого я не ожидаю. Ведь мы этого хотим, правда, Блонди? Честной работы. Только об этом и твердим, уже язык отсох…

Сатурн полон жизни, но жизнь эта протекает лениво.

В отсутствие свободного кислорода химический метаболизм идет там в темпе брожения. Соблюсти такой темп могут только крохотные бактерии, но это существование очень хрупко. Чудовищные ветры разносят микробы повсюду, но они чаще попадают вместе со спорами в такие места, где слишком высокие температуры препятствуют органическим процессам. Немногим счастливчикам удается продержаться чуть дольше, и их потомство рассеивается при следующем порыве ветра. Если умудриться сложить вместе все микроскопические организмы Сатурна, то их живая масса сравняется с массой полновесной луны.

Не имея свободного кислорода, Сатурн вовсе не обделен энергией. Атмосферный гелий устремляется в направлении ядра, создавая по пути огромное количество тепла. Нутро планеты, подобное топке, питает ветры и прочие колебания погоды. Одна бесконечно терпеливая мелочь способна выносить сверхзвуковые шквалы, несущиеся вдоль экватора; зато у полюсов ветры стихают до безобидного шепота простых ураганов. Вертикальные потоки, проходя сквозь насыщенные влагой зоны, порождают чудовищные грозы. Электрические токи заменяют ферментное горение сахаров. Органические молнии сверкают не переставая, часть этой смеси засасывается в пласты органических батарей. Залог успеха здесь — масштаб. Своих мелких детей Сатурн изжарил бы, жукам и кондорам его условия сулили бы преждевременную гибель. Там не обойтись без гигантских крыльев и огромных пузырей с горячим газом, которым подавай огромные аккумуляторы…

Дорадо — главный хищник на южном полюсе Сатурна. С виду он смахивает на альбатроса — такое же стремительное тело промеж длинных крыльев, созданных для парения в восходящих потоках горячего воздуха. Правда, рот нормального альбатроса не набит зубами, предназначенными для убийства и раздирания жертвы, а брюхо не способно вместить живое облако. Глаза альбатроса не как окна, распахнутые в инфракрасный диапазон, когти не источают яда. А главное, я никогда не видел птицы с размахом крыльев в добрый километр и с ареалом, простирающимся, по сведениям Родни, на площади, превосходящей Индийский океан.

Наш корабль «Авангард» представлял собой легкий, совершенно прозрачный шар. Наполненный чистым водородом с давлением менее одного бара, он плыл в зоне повышенной влажности с давлением более десяти бар. Помещения команды и машинное отделение располагались на дне сферы; все вместе было накрыто плотным колпаком, и масса помогала удерживать корабль в равновесии посреди коварных воздушных рек. В Южной Зоне уже много лет длилось лето. Слабый солнечный свет с трудом просачивался сквозь плотные облака аммиака и серных соединений. Однако это был свет солнца, и ему не было конца. А в мире фотосинтеза даже тоненький золотой лучик способен вселить надежду.

«Авангард» был большим кораблем, но мы для экономии веса и денег ограничились минимальной командой. Помимо Родни, Блондиночки и Сверхзвукового Грома, в нее входили три техника, работавших с Родни раньше. Плюс я и Андерлол — вот и все. Прелесть самых лучших камер — в их автономности. Они крылатые, самонаводящиеся и очень прочные. От меня требовалось всего лишь поставить им задачу и задать стиль съемки; правда, мой ворчун-ассистент оспаривал все мои решения — и в отношении камер, и по любому другому поводу.