Кир Луковкин - В паутине

Еще друзья называется. Сплошное расстройство. Недалеко от выхода тротуар мел старик. Работал он старательно и что-то насвистывал себе под нос. Оранжевая униформа уборщика смотрелась на нем нелепо.

Наблюдая за ним он, незадачливый торговец мылом, пытался прикинуть в уме жизненный путь старика: родился, поди, где-нибудь в деревеньке, мама-папа рабочие, а может крестьяне, школа, трудное детство, суровая борьба за хлеб насущный, изнуряющая работа, слишком раннее осознание своей участи, потом армия, школа жизни, техникум какой-нибудь, завод, станки, светлое будущее, слава людям труда….миру мир. Грянули перемены, он в числе прочих оказался к ним неподготовленным. Такие люди обладают наследственной мудростью. Мир для них прост в своем величии, а посему прекрасен — лучший из возможных миров, несмотря на отягощенность злом. Звать, наверное, Василий Иваныч, не иначе….

— Василь Иваныч! — Он вздрогнул. К старику подходит тощий человек, крайне бедно одетый, с бесформенной котомкой под мышкой. Человек же — тень среди теней, — Василь Иваныч, ты мне не оставил там стеклотару?

Старик оперся об метлу.

— А как жо, — важно проговорил он, — Оставил, вона, значить, за мусорным баком лежит в целлофане, обернутое. Только это, мало сегодня, мало. Всего три.

— Хоть что-то, — отозвался человек, проходя мимо наблюдающего за этим бизнесмена, и опасливо поглядывая на него, — Спасибо, до завтра.

— Ага, — старик уже мел тротуар как прежде. Казалось ничто в мире не способно отвлечь его от работы. Метла шаркала как маятник, постепенно приближаясь к ногам, обутым в лакированные туфли.

— Посторонитесь-ка, — попросил его уборщик.

Он неторопливо отошел в сторону, натягивая кожаные перчатки. В витраже кафетерия были прекрасно видные его приятели, кадрящие тех двух девушек, что сидели сзади. Освященные внутренним светом, они напоминали актеров в театре теней. Его вдруг охватила дикая неприязнь к этим людям, ему стало мерзко, что он пожимал им руки при встрече, смотрел в их лица и зияющие зубной белизной пропасти глоток, порыв был настолько сильный, что его передернуло. Захотелось убраться отсюда прочь и поскорее.

— Это, вы как? Вам не плохо? — поинтересовался сердобольный уборщик, подковыляв к нему. От старика пахло сыростью, дешевым табаком, и еще какая-то примесь, видимо старческий пот, но запах показался ему и вполовину не таким отвратительным как одеколон той блондинки и ментол клерков.

— Да нет, все хорошо, — натянуто улыбнулся он, и потянулся за бумажником, — Благодарю за беспокойство.

— Э, нет, — категорически отрезал старик, — Ты мне не суй свои бумажки. Не надо.

Он посмотрел в его глаза и непроизвольно покраснел. Неуклюже, не попадая в карман, убрал бумажник. Старик переминался с ноги на ногу, сглатывая и сопя.

— Ты, это…. Бросай дурью маяться. Не твое место, не нашел ты еще свое место. Ты не выглядишь счастливым. Думай о будущем, понял? Радуйся каждому новому дню, радуйся, что живым в постели просыпаешься. Оно незаметно приходит. Раз и нету тебя. Жизнь такая штука. Вона, нанесет, — он махнул на кучу мусора, — и разгребаешь. Чего только не валяется, ей-богу. Всяко бывает, — не найдя что еще сказать, уборщик вернулся к своему занятию.

Мимо прошла гогочущая группа подростков. Один швырнул на асфальт пачку из под сухариков, другой — пустую пластиковую бутылку из-под газировки. Бутылка покатилась прочь, гонимая порывом. Он медленно зашагал против ветра, выискивая среди уткнувшихся в бордюр машин свой серебристый "BMW". Охранники меланхолично работали челюстями и за отсутствием стоящих внимания объектов, перекидывались короткими фразами по рации. Он отошел на такое расстояние, чтобы они потеряли его из виду, выудил большим и указательным пальцем наугад банкноту и поместил перед глазами на вытянутой руке. Билет Банка России трепыхался на ветру, словно стяг над парламентом в центре столицы. Он разжал пальцы и купюра улетела в темноту. Где-то за углом асфальт скребла метла.

Он отправился домой.

Жил он на пятом этаже. В подъезде как всегда перегорела лампочка, и прибавилось еще одной матерной надписью на беленой стене. На его этаже мигал бледно-лиловый неоновый свет, отбрасывающий резкие тени. Минуты две он гремел ключами у металлической двери. В шахте глухо гудел лифт. Забравшись в квартиру, не включая верхний свет, не раздеваясь, он отправился в ванную, ополоснулся холодной водой, кое-как стянул обувь, и повалился в кресло в зале.