Шарль Эннеберг - «Если», 1993 № 05-06

— Господин, — прошептала она, — я должна идти. Начинается испытание, когда каждый должен быть один. Вы знаете, Пта…

Может быть, она молилась, обращаясь к какому-то неведомому божеству? Но девушка оборвала фразу, поднялась и бросилась вперед. Вновь над пустыней пронеслись тени. Колесница со сверкающими осями, на которой два человека обменивались скупыми мыслями: Пэйдж снова увидел оазис с параллельными тенями пальм на песке и храм с колоннами из яшмы. Ездоки знали, что в храме находился человек — без сомнения, именно тот, к кому стремилась девушка.

После некоторого усилия путешественник во времени разглядел через пески и туманы величественный силуэт, странно знакомое темное прекрасное лицо, над ним — венец с изумрудами.

«Царь, — подумал Хьюго. — Фараон. Вероятно, у них назначено свидание. Она высоко метит, эта маленькая незнакомка». С непонятным раздражением Хьюго стер картинку оазиса.

Оставшись один, он еще раз подумал о преимуществах существования между двумя реальностями — он мог передвигаться, словно паря над дюнами. Достаточно было представить расселину, как он тут же оказался на краю плато. Снизу веяло свежестью, там, видимо, протекал ручей. Откуда-то появился лев-одиночка, заворчал, насторожил уши и в недоумении отпрыгнул в сторону, когда Пэйдж спокойно двинулся к нему. Огромный хищник шарахнулся прочь, пригнув голову к земле, словно побитый пес. Пэйдж мысленно преградил ему путь, заставил забиться в расселину. Значит, звери подчинялись ему…

В тот же миг у него возникло чувство неясной опасности. В сознание пыталась проникнуть чужая воля — мощная, подавляющая все мысли, ощущения, образы. Хьюго едва успел поставить барьер, напрягая всю силу своего разума, и упрямо шагнул вперед, через пространство, отделявшее его от врага. Давление росло, атака становилась все яростнее, и он понял, что имел дело с приемами нападения древней хищной расы, развившей в себе способность поглощать чужой разум. Обрушившиеся на него мысленные волны были столь мощными, что на сетчатке глаз, без всякого его желания, появился образ атакующего противника.

Разинув пасть, на него мчался сфинкс.

«Почему бы и нет? — подумал Хьюго. — Среди исторических памятников Земли сохранилось множество изображений этих существ. Межпланетный фольклор тоже переполнен жуткими легендами. Несомненно, люди когда-то и где-то встречались со всем этим зверьем: царями-быками, гарпиями и горгонами… Почему же не может существовать живой сфинкс, парящий в ночи?»

Пэйдж шатался; психическая атака была столь сильна, что он чувствовал физическую боль. В глазах клубился красный туман.

«Словно боксер в нокдауне», — подумал он, пытаясь восстановить защитный экран. Неожиданно атакующая волна схлынула, и он перевел дыхание, пытаясь разобраться в образах, сохраненных сознанием.

Преобладали ощущения чего-то мрачного, огромного, вызванные представлением об иррациональной вселенной с черной бесконечностью пространства, с ледяными или раскаленными планетами, вращающимися вокруг гигантских звезд, которых человечество еще не достигло, — Сириус, Альтаир, Альдебаран… Может быть, оттуда и прибыло на Землю это хищное чудовище? Характер излучения мысли соответствовал образу мира катастроф, боли и битв.

Пэйдж был уверен, что вторгся в память чудовища. Пта — произнесла девушка. Пта… Под именем Сокарис он уже царствовал в Мемфисе — или это был один из его предков? В любом случае сегодня он стремился наложить свою тяжкую лапу на всю страну… Но почему он напал на путешественника во времени?

Пэйдж слабел в схватке с овладевающим его сознанием потоком мыслей чудовища; необычайно яркие и абсолютно неземные образы как будто засасывали его.

Помощь пришла неожиданно — очень слабая, словно музыкальная, мысленная волна — хрустальный ручеек, луч лунного света. Мысль была бесконечно человеческой: она рассказывала о янтарном море, об опаловом континенте, о ясном разуме в гармонии с незамутненными чувствами. Всем своим существом Пэйдж устремился к этому источнику светлых образов, уверенный, что рядом с ним сражалась незнакомка.

Ну а храм, оазис — разве она не находилась рядом со своим мрачным красавцем-фараоном?

Долго размышлять не пришлось, потому что хищная мысль снова перешла в атаку. Если до сих пор она нападала напористо и грубо, являя собой символ ужаса и неизбежной гибели, то теперь изменила тактику, с изумлением обнаружив силу противника. Теперь она стала вкрадчивой, сладостной, томительно нежной, переполняя чувственный мир Пэйджа ощущением немыслимого наслаждения, недоступного смертным, острого, как сама боль. Мысль навевала сны, обещая неиспытанную негу, абсолютную страсть и абсолютный восторг. Существо, которое овладело его нервной системой и теперь играло на этой клавиатуре удивительны» симфонии, жило так долго и познало столько неведомых удовольствий, что человеческий мозг мог просто сгореть при контакте. Долгий опыт и знания Пэйджа позволили ему понять в краткой вспышке отчаяния: Пта, сконцентрировав свою волю, переживал сам и заставлял противника переживать вместе с ним его чудовищный ад.