Ричард Матесон: «Если», 1995 № 06

Нормальный подросток не только терпит, но в каких-то пределах приветствует одиночество, связывая его со свободой, снятием контроля, пребыванием самим собой. Самим собой и самим с собой — очень схожие вещи. А для взрослого, зрелого, самостоятельного человека одиночество может быть просто данностью: вот я один (одна). Без эмоциональных оценок.

— А как же отчаяние, тревога?

— Это как раз детская реакция. Она очевидна в младенце месяцев семи, когда он впервые начинает плакать в ответ на уход мамы из комнаты (до этого он не реагирует, потому что недостаточно развит, мир для него как бы не расчленен). Он перестает плакать, когда сам оказывается способен регулировать дистанцию. Тот же малыш, который сам отбежал довольно далеко от взрослого, тут же разревется, если мама первой сделает шаг от него. Ему навязывают дистанцию, которую он психологически не готов принять — отсюда отчаяние.

И поэтому психологи мучительное переживание одиночества взрослым человеком как оставленности, брошенности, пытки определяют как регрессию, возвращение к детству.

Имеется в виду невозможность терпеть расставание. В качестве примера могу привести один из таких механизмов формирования незрелости. Представьте себе семью, где ни один человек не чувствует себя самодостаточным: муж живет ради семьи, жена ради ребенка… Такой ребенок ради своих родителей иногда развивает весьма тяжелую симптоматику: например, не может ходить в школу. Это очень наглядно. Либо он идет в школу и там его охватывает тревога, он хочет домой, плачет, либо он вообще не идет, потому что утром у него повышается температура или начинается рвота, головная боль.

Не хочу все валить в одну кучу — бывают и действительно больные дети, и сложности в отношениях со сверстниками, и злые преподаватели, но есть определенный слой семей, которые провоцируют именно такое развитие событий. Фобии развиваются там, где взрослым на самом деле очень важно, чтобы ребенок не исчезал из их жизни. И тогда мать «должна» бросить работу и сидеть с ним, либо в семью вовлекается бабушка (что означает, что мама ребенка сама не отделилась от своей матери)… Вот так они и спасают друг друга от одиночества.

— Мы уже говорили в «Если» (1994, № 1) о таких семьях: это невротические отношения, симбиозы, люди как в клубок сплетены. «Вытащи» человека из этого клубка, и он вряд ли смажет приспособиться к другой ситуации.

— Да. Вместе с ребенком вырастает страх. Став взрослым, он уже не сможет построить партнерские отношения с другим человеком.

— Или будет «подгонять» партнера под образцы родителей, а тот, наверное, начнет сопротивляться? Это же «портрет» массы горожан обоего пола, которые до сорока лет живут в родительских семьях, пытаются создать что-то свое… и безуспешно.

— Даже если он, допустим, женится, то приведет жену к своей маме. Маме она не понравится. Кончится тем, что он расстанется с этим новым человеком, а не с мамой. Если же расстанется с матерью, никогда этого не простит жене.

— Я знаю такого господина, он был женат трижды, везде остались неполные семьи, все бывшие жены его «недостойны», все дети «не так воспитаны», ему под пятьдесят, и он живет с мамой…

— Подобных случаев много. Некоторые вообще не могут создать семью. Иные создают, но и это не спасает от страха одиночества, потому что возникает такая же острая привязанность к тому, на ком женился или за кого вышла замуж. Если появляется ребенок, все это становится проблемой ребенка. Все сказанное грубо и схематично, однако имеет отношение к действительности.

И есть еще один немаловажный момент, который влияет на самооценку, переживания взрослого одинокого человека: социальное давление. Существует представление о нормах жизни, в том числе представление об одиночестве как о несчастье.

— Синонимы для людей, не создавших семьи, в этом смысле очень выразительны: «бобыль», «холостяк», «вековуха», «старая дева»… Кажется, сам язык осуждает. Это потому, что одинокие люди не репродуктивны, а обществу важно, чтобы рождались и росли дети?

— Думаю, и по многим другим причинам тоже. В нашей отечественной традиции заложено как бы пренебрежение собственным «я» во имя чего-то большего, будь то семья, государство, партия или церковь (как социальная организация). Это не отказ от «я», но поиск «я» за пределами себя. Мне кажется, одинокого человека сложнее контролировать; через «ячейку общества» воздействовать легче, что и делалось. Можно вспомнить «фольклор» советского периода, фразочки типа «девственница — это та, которую никто не пожелал» и т. п. Во всяком случае, «послание» нашего социума одинокому человеку однозначно: «Ты ДОЛЖЕН чувствовать себя плохо». И пребывание в одиночестве, пусть и эмоционально нейтральное, превращается в переживание несчастья. Мне кажется, что наше общество вообще не поощряет сепарацию, отделение. И люди как бы не становятся окончательно взрослыми, способными продуктивно пользоваться своим пребыванием в единственном числе.