Ричард Матесон - «Если», 1995 № 06

Дочитав очерк, он щелкнул переключателем селектора.

— Чек старине Шегли. 800 строк. Заплатить по высшей категории! — приказал он.

В полчетвертого он отнес рукопись в кабинет Р.А.

А в четыре ее уже читал издатель газеты, потирая руки и представляя, какой переполох вызовет очерк в коридорах власти.

Этим же вечером старый сгорбленный Дик Ален, улыбаясь сквозь застилающие глаза слезы, набирал на линотипе новый очерк Шегли. Его глаза радостно блестели из-под козырька натянутой на уши шапочки, а сотрясавший его кашель совершенно заглушался деловитым стуком машины.

Газета с очерком Шегли (30 строк на первой полосе, остальное — в открытие — на второй) попала в газетный киоск чуть позже шести. Продавец со шрамом на лице, переминаясь с ноги на ногу, прочитал его шесть раз подряд и, размашисто написав поверх первой полосы «Шегли предупреждает», вывесил свежий номер газеты на видном месте.

А в полседьмого по тихой улице проковылял маленький, с проплешинами на голове человек. «Тяжелый трудовой день, заслуженный отдых», — подумал он, останавливаясь у газетного киоска.

И застыл, в изумлении раскрыв рот. Святой Георгий! Новый очерк Шегли! Какая удача!

Более того — единственный экземпляр! Вся газета уже раскуплена! Он оставил продавцу, который куда-то вышел, четверть доллара.

Человек шел мимо разрушенных домов (странно, что их до сих пор не восстановили) и читал на ходу. Он закончил чтение на подходе к дому. За ужином прочитал еще раз, не переставая восхищаться мастерством журналиста и его нравственной позицией. «Да, — думал он, — теперь ОНИ забегают!»

Но за окном уже вечер. Время политических баталий закончилось. Пора убрать все на свои места: и закрытую чехлом пишущую машинку, и потертое пальто, и изношенный костюм в мелкую полоску, и шапочку с козырьком, и фуражку почтальона, и его кожаную сумку.

Все на свои места.

В десять он уже спал. Ему снились грибы. А утром он проснулся, по-детски удивляясь: почему никто раньше не замечал, что облако атомного взрыва больше всего похоже на обыкновенную поганку…

В шесть часов утра Шегли снова сидел за пишущей машинкой.

«Этот очерк, — начал печатать он, — посвящен борьбе Раша за права трудящихся автомобильной промышленности…»

Печальная и трогательная история, рассказанная писателем, по сути, представляет собой горькую, до предела заостренную метафору одиночества.

Как грустно заметил один из современных философов, одиночество — символ нашей эпохи.

На это состояние души давно обращают внимание психиатры, психологи, ибо переживается оно человеком на редкость болезненно…

Перед разговором с вами я заглянула в словари; одиночество, оказывается, не что иное, как «состояние одинокого человека». Тавтология, масло масляное. Но ведь далеко не одно и то же — Робинзон на необитаемом острове или Татьяна Ларина, которая пишет Онегину: «Вообрази, я здесь одна, никто меня не понимает, рассудок мой изнемогает и молча гибнуть я должна»…

— Физическое одиночество и одиночество как состояние души. Кроме того, и то, и другое может быть вынужденным, навязанным обстоятельствами, а может быть и следствием свободного выбора. Все это называется одним и тем же словом, хотя несет с собой абсолютно разные переживания.

— Есть еще слово «уединение», которое, на мой взгляд, означает результат именно свободно сделанного выбора.

— В этом понятии, по-моему, присутствует единство, корень один. И это важно, потому что в какие-то моменты жизни одиночество необходимо любому человеку — оно является условием развития. Подростку, скажем, обязательно нужно уединение. Это выглядит парадоксом, потому что мы как раз видим, что в этом возрасте подростки группируются, «кучкуются»… На самом деле их активность — оборотная стороне медали. Человек набирает множество впечатлений внешнего мира, строя собственные отношения, наблюдая себя в других, себе подобных, как в зеркале, но он должен и некий единый узор сложить из этой мозаики. Многие родители нервничают, переживают, что ребенок отгораживается от них, не спешит, как раньше, делиться тем, что с ним случилось— подрался, подружился… Это вообще сопутствует взрослению.

С маленькими детьми ведь то же самое, хотя взрослые это редко замечают. Малыш с какого-то момента начинает «дистанциироваться» от своей матери (по сути, как только научится ходить). Он отдаляется настолько, чтобы быть в ее поле зрения — так думают взрослые, — а на самом деле, чтобы мать была в ЕГО поле зрения. Эта максимальная дистанция, которую он может себе позволить, потому что одиночества еще не переносит.