Джон Кэмпбелл - Лунный ад

Но когда его слабый голубоватый импульс уже начал меняться, он почувствовал легкий, почти призрачный импульс вне границ своей формы. Он приостановил процесс изменения и, собрав все силы, скользнул ему навстречу.

Импульс становился сильнее; сложная кристаллическая система Раля регистрировала его. Сила нового импульса все росла, пока не достигла небывалой мощности.

Голод грыз Раля уже несколько веков, но теперь он наконец-то будет удовлетворен. Его система уничтожения себе подобных активизировалась, ожидая, когда новичок подойдет на допустимое расстояние. И тогда…

Но он остановился. Он был здесь всего мгновение и теперь исчез. Раль в отчаянии выбросил вперед захватывающие лучи, подумав, что уже никогда не сможет зарегистрировать такой мощный импульс, и обнаружил…

Еще один. Он был мал, всего лишь в сто раз больше, чем импульс Раля; и вдобавок состоял из пяти секторов, присоединенных к центральному. Импульсы в пяти секторах были схожи между собой, но по-разному воспринимались центральной частью. Раль выделил и распознал все пять восприятий, он был полон любопытства и смутного страха.

Один канал импульсов, очевидно, был предназначен для различения формы и цвета, что Раль нашел совершенно бесполезным для себя; второй ощущал колебания в… в какой-то субстанции, незнакомой Ралю, субстанции, отличной от пустоты, в которой он жил, но достаточно разряженной; третий был способен определять запахи в этой субстанции; четвертый различал что-то такое, что было совершенно непонятно Ралю: горькое, соленое, сладкое и кислое; а пятый реагировал на тепло и холод. Все эти импульсы направляли свои ощущения в центральный сектор, который принимал их гибкой массой разобщенных, разночастотных электрических импульсов, обладающих невероятной мощностью.

Да, это была еда для Раля; но от поглощения этих импульсов его удерживали две причины.

Первая заключалась в том, что он был слишком слаб, и поглощение более чем одного импульса за раз могло разрушить его хрупкую систему.

Вторая была такова, что этот единый импульс оперировал в частоте, отличной от частоты Раля. Как он ни старался, он не мог настроиться на эту частоту; она была слишком чужеродной, слишком далеко отстояла от его собственной, и к тому же он был слишком слаб. Но эта частота была изменчивой; если бы он мог приспособить ее к своей частоте, то легко бы поглотил этот импульс, часть за частью.

Раль знал, что это относительно просто — заставить импульс гармонировать с ним; все, что ему требовалось, это принудить тот импульс воспринять его собственный как нечто естественное и однородное, то есть принять такую форму, восприняв которую чужой импульс ничего не заподозрит — что-нибудь из его окружающей среды.

Когда канал чужого импульса примет Раля за своего, Раль блокирует этот канал и поглотит его.

Сперва он попробовал канал, отвечающий за восприятие запахов. Да, будет очень легко послать импульс через канал запахов в центральный сектор, который воспримет его как запах…

Бреннер согнулся над приборами космического корабля. Черт возьми! Как его угораздило забраться так далеко от Базы? Здесь не было ни одной планеты на миллионы миль во всех направлениях; ничего, кроме черноты космоса. Он не мог связаться с Базой. Он вообще ни с кем не мог связаться.

Его небольшой трехотсечный корабль мчался в неизвестность. В хвостовом отсеке безмятежно гудели атомный и электрический генераторы; а он сидел в носовом отсеке и бранился.

Что-то в сломалось в механизме радара. Скорее всего. Он решил выключить энергию и немного подумать.

Он остановил двигатели и, поразмышляв, вырубил электрогенератор. Сидя в темноте, он тщетно пытался увидеть хоть лучик света за иллюминатором. Но ничего не видел. Ни звезд, ни планет. Вообще ничего. База была основана в глубоком космосе; свет от других солнц гасился временем и пространством.

Он откинулся в кресле и закрыл глаза. Хейл на Базе, должно быть, рвет на себе волосы. Бреннер представил, как старик беснуется: «Этот чертов Бреннер! Наша космическая станция находится за миллионы миль от обитаемого пространства, а этот дурак умудрился потерять наш лучший корабль! Так и знал, что этот ненормальный где-нибудь застрянет, я знал, знал…»

Бреннер выкинул Хейла из головы и принялся думать о Земле. О доме. И о Барбаре. И безымянном малыше, который должен был появиться через несколько месяцев и которого он увидел бы через год, если бы не был таким дураком и не заблудился здесь.