Герман Маринин - Одержимые злом

Капсукас как-то объяснил мне, что весь изготовленный ими радионит был неполным разрушителем, так как не содержал возбудителя атомной энергии платины, из которой делались трубки для хранения смеси, но открывать однажды наполненную трубку было в сто раз опаснее, чем бросить горящий факел в склады пороха. Вырвавшийся наружу демон разрушения немедленно взрывал окружающий воздух, взрывы эти распространялись все дальше и дальше, подобно волнам на поверхности воды, и все кругом рушилось, таяло, пылало и наконец исчезало в неизмеримых глубинах неба. Тот, кто получит в своей лаборатории радионит, должен твердо помнить, что ему необходимо уметь останавливать действие разрушителя, потому что в противном случае изобретатель нечаянно может уничтожить всю нашу планету. Гул знал это средство, но мне оно неизвестно, хотя по одному случайному замечанию профессора я догадываюсь, что антирадионит был очень легким газом, подобным аргону или гелию, который не поддавался действию этого сверхогня и, выражаясь неточно, быстро "тушил" начавшееся извержение. У нас в лаборатории всегда стояли высокие стальные цилиндры с этим газом. Предосторожность эту я оценил только тогда, когда Гул объяснил мне, что действие его разрушителя нарастает, подобно катящейся лавине: в первые две минуты взрыв унес бы в космическое пространство только часть монастыря, но через десять минут взлетел бы весь Тракай, через двадцать - Карпаты, а через час - Кавказ, Урал и Алтай в виде светящейся пыли неслись бы за пределами лунной орбиты. Через полтора часа земля была бы разметена по всей солнечной системе, возвратившись в свое первобытное хаотическое состояние. Угроза Варта сжечь мир совсем не была бессмысленной фразой маньяка: радионит так же опасен для земли, как тлеющая лучина над пролитым бензином. Насколько я понял Гула, он предполагал применять в артиллерии и в качестве движущей силы не полную гамму радионита, а лишь те возбудители, которые вызывали распад одного определенного вещества.

Вот все, что я знаю и могу сообщить об этом страшном изобретении. К написанному в этой главе я не могу прибавить ни одного слова. Всякие попытки принудить меня к этому будут совершенно бесполезны.

В течение нескольких дней наша жизнь протекала в каком-то оцепенении. Смерть Варта стала мне казаться каким-то ужасным кошмаром, к воспоминанию о котором мы часто возвращались, сидя в столовой. Изо всех своих новых друзей я ближе всего сошелся с Капсукасом. Этот человек привлекал меня своей необыкновенной душевной мягкостью и возвышенностью своих идей. Я не знаю, был ли Капсукас религиозным, не знаю даже, исповедовал ли он какую-нибудь религию, но в его внешности, в одухотворенном лице, в ясном и чистом выражении глаз было нечто, заставлявшее невольно вспоминать о людях, горевших пламенем веры.

- Зачем вам этот радионит, страшное орудие убийства и разрушения? спросил я его как-то, когда мы вдвоем сидели в сумрачной лаборатории, озаренной красным светом углей, догоравших в горне древнего алхимика.

- Вы ошибаетесь, - ответил он. - Радионит не будет средством для истребления людей. Это новая, неизмеримо могущественная сила, которая совершенно изменит нашу жизнь. Война станет невозможной. Радионит уничтожит бедность и нищету, потому что при его помощи человечество извлечет в тысячи раз больше продуктов, чем добывает их теперь. Я иногда как будто вижу этот новый мир, в котором нет слез и страданий. Машины неизмеримой мощности превратят всю землю в цветущий сад, изменят климат и рассеют ночной мрак. Миф о Прометее вновь воскреснет в двадцатом веке, но - тот огонь, который мы теперь похитим у богов, не будет чадным дымящимся факелом, который принес на землю древний титан, а действительным божественным пламенем, способным согреть и осветить все человечество. Вы мне не верите! - продолжал он с волнением. - Но ведь пора, давно пора!.. Все человечество чего-то ждет. Это тяжелое чувство ожидания одинаково свойственно теперь и бедняку в жалкой грязной хижине и миллионеру. Мир живет как будто бы все более и более напряженной жизнью, но сердце его устало, износилось, и все чаще людей охватывает отчаяние в том, нужна ли вся эта безмерно давящая культура, которую поддерживают миллионы живых кариатид. Наука освободит человечество, и ревнивая природа напрасно сторожит от нее тайну свободы, силы и счастья. Я, не задумываясь, отдал бы свою жизнь, если бы она понадобилась для нового открытия радионита. Варт погиб, как мученик, но я знаю, что никто из нас не отступил бы перед такой смертью, лишь бы довести дело до конца.