Герман Маринин: Одержимые злом

- Довольно, Варт! - вмешался Циранкевич. - Ваши выходки становятся прямо несносны. Нам незачем заводить ссоры, которые еще более ухудшат наше и без того трудное и опасное положение.

- Я только отстаиваю свое право сделать из радионита наиболее практическое и полезное употребление, - ответил опасный изобретатель.

Я и Капсукас невольно рассмеялись при этой фразе, произнесенной человеком, который считал практичным сжечь земной шар, как ракету.

- Ваша комната в соседнем коридоре, - сказал Гул, прощаясь со мной. Циранкевич вас проводит.

До этого момента, несмотря на усталость, я не думал о сне, но после слов профессора с неприятным чувством вспомнил о том, что мне придется проводить ночь в одном из мрачных закоулков этого каменного лабиринта. Не знаю почему, мысль эта так меня испугала, что я хотел было немедленно сбежать из монастыря в какую-нибудь деревенскую гостиницу, и только стыд за свою трусость заставил отказаться от этого намерения.

- Вот ваша комната, - проговорил Циранкевич, держа в одной руке свечу, а другой с трудом отворяя тяжелую дубовую дверь.

Это помещение было, вероятно, кельей для одного из отцов-бернардинцев. Здесь я обратил внимание на странное несоответствие в расположении между комнатами, служившими для жилья монахам, залами и коридорами. Первые походили на склепы, выполненные в твердом камне. Тяжелый покатый потолок часто опускался к самому полу, стены образовывали выступы, слабый дневной свет проникал из каких-то невидимых отверстий или маленьких квадратных окон, размещенных так высоко, что дотянуться до них можно было только поднявшись на носках. Несокрушимые двери сантиметров двадцать толщиной запирались железными ржавыми болтами и засовами. Но за порогом этих тесных каморок тянулись огромные унылые пустыри, украшенные колоннами и соединявшиеся друг с другом широко разверстыми арками. При свете двух свечей, горевших в резном высоком подсвечнике, я внимательно осматривал свою мрачную комнату. Она сохранила почти тот же самый вид, какой имела при ее прежних, давно исчезнувших владельцах. Все жалкое убранство этого склепа состояло из двух тяжелых стульев, массивного стола, закапанного воском, и деревянной кровати, поставленной в глубокой нише против двери. Гул добавил к этой обстановке высокий деревянный шкаф, мягкое кресло и ковер, закрывавший часть пола. На столе лежали письменные, принадлежности и груда книг самого разнообразного содержания.

Не раздеваясь, я лег на кровать и прилагал все усилия, чтобы увлечься чтением "Трех мушкетеров". Но, читая, я все время напряженно к чему-то прислушивался, вздрагивая при каждом слабом звуке. Вдруг мое внимание привлекло небольшое квадратное отверстие в двери, на высоте человеческого роста. Должно быть, такие отверстия служили для того, чтобы монахи постоянно и незаметно могли наблюдать друг за другом. Мрак, наполнявший коридор, был так непроницаем, что окошко казалось закрытым куском черного бархата. С этой минуты, переворачивая страницы книги, я каждый раз бросал взгляд на дверь с таким чувством, как будто ожидал встретить там чей-то внимательный глаз. Но минуты шли за минутами, передо мной в колеблющемся сумраке плыли, путаясь с действительностью, картины похождений отважных мушкетеров, отражение света на зеркале превратилось в сияющее солнце над Парижем, которое то вспыхивало, то гасло и наконец исчезло. Книга выпала у меня из рук, и я уснул тревожным и чутким сном. Проснулся я как будто от неожиданного толчка. Оплывшие свечи догорали, я приподнялся, чтобы их потушить, и с затаенным страхом взглянул еще раз на окошко в дверях. Из черной тьмы на меня глянуло чье-то бледное худое лицо с неподвижными блестящими глазами. Я замер от ужаса, не имея силы, чтобы крикнуть или отвести глаза от этого видения.

- Кто там? - спросил я наконец хриплым, чужим голосом. - Это вы, Циранкевич?

Лицо медленно отодвинулось и исчезло в темноте. Свечи догорали, вспыхивая длинным синеватым пламенем. Я почувствовал, что умру от страха, если останусь один в темноте, и с тем приливом мужества, которое дает неотвратимая опасность, схватил подсвечник, отодвинул железный засов и выбежал в коридор, высоко поднимая свечи и крича во все горло:

- Варт! Циранкевич! Варт! Вставайте... скорей!..

Казалось, десятки замирающих голосов повторяют мой крик в пустых коридорах и разносят его по всему монастырю.

Варт в исподнем белье появился на пороге своей комнаты.