Пол Керни - Путь к Вавилону

Он тряхнул головой и глотнул еще крепкого пива. Ему не хотелось есть, а алкоголь разбудил его воображение — оно воспарило куда-то ввысь, к черным от печной копоти балкам крыши, и Ривен потерял нить истории, которую рассказывал ему Ратаган. Ту самую, про гнома и дрова. Мысли его обратились к Дженни. Дженни, притихшей в его объятиях. Но как-то незаметно мысли эти сменились мыслями о другой. О Мадре. Когда она наклонилась, чтобы подлить ему пива, ее груди качнулись под тканью платья, и Ривен смог различить тугие соски. Ему вдруг захотелось коснуться их, взять ее груди в ладони, но, с остервенением опрокинув свою кружку пива, он — не без усилия — отвел взгляд.

Еще ребенок. Боже мой! Кроме того, у меня есть жена.

Жена. Здесь, в этом мире, где ее не было никогда. Среди людей, которых не было в моем мире. Здесь, где двойник ее бродит пугливой тенью среди холмов или флиртует в пиршественных залах. Он склонил голову.

Она умерла. Ее похоронили в Портри. Но где это — Портри?

Он сделал еще несколько глотков пива.

А где я?

Стало душно. На лбу у Мадры поблескивали капельки пота. Она хмурила брови, словно бы полностью сосредоточившись на том, как бы не расплескать вино. Пятна от пролитого вина растеклись по ее переднику.

Ривен сорвал свою повязку и отшвырнул прочь. Айса поднял ее, бросив на Ривена странный взгляд. Проявление сочувствия? — подумал тот, но тут же мысленно рассмеялся. Жди от миркана сочувствия. Как от козла молока.

Есть давно уже перестали — пошла настоящая пьянка. Все происходящее очень напоминало Ривену сцену пьяного разгула из какой-нибудь древней саги. Даже Байклин, похоже, забыв о своей осмотрительности, скалил зубы не хуже других. Кто-то отплясывал дикий танец прямо на столе, опрокидывая деревянные тарелки на пол. Судя по синему кушаку, то был страж. Лицо его раскраснелось от духоты и выпитого вина. Смехом и хлопками встречали зрители его ужимки. Наблюдая за ним, Ривен почувствовал, что к нему возвратилось былое спокойствие, и решил дотронуться до волос Мадры, когда она в следующий раз подойдет к нему. Ключица болела, он принялся растирать ее здоровой рукой, чтоб разогнать ощущение онемелости. Ривену хотелось попросить об этом Мадру, но она была занята на другой половине зала. Он встретился с ней взглядом. Она робко улыбнулась ему. Ривен был уже пьян, и улыбка ее показалась ему призывной. Он вспомнил сестру Коухен, поддерживавшую его, вспомнил, как Дженни тихонько постанывала в темноте. Вспомнил ее тело.

Черт, надо пойти проветриться.

Но он уже не был уверен в том, что сумеет встать на ноги. Айса поможет ему, — хороший солдат. Тут Ривену на мгновение представилось, что Айса — это его капрал в Дерри, и он улыбнулся ему; но ведь капрал давно уже мертв. Разорванный в клочья, как тот страж у него в комнате. Как Дженни у подножия Сгарр Дига, Алой горы. Повсюду в его воспоминаниях была кровь, и теперь Ривен пил ее. Кровь этого мира, который он создал и теперь медленно убивал. Сказитель. Солдат. Муж. Инвалид. Плакальщик на похоронах.

Он встал, опершись рукой о стол, — больной рукой. Выругался и отшатнулся от стола, привлекая к себе вопрошающие взгляды Ратагана, Мертаха, седовласого Гвилламона и смуглолицего Байклина.

– Я должен выйти на воздух, — он повернулся к Айсе и повис у него на плече. — Уведи меня отсюда.

Пол ушел у него из-под ног, лица пирующих расплылись смутными пятнами. Он различал только острые глазки Брагада, который пристально наблюдал за ним. Ноги Ривена заплетались, он бы, наверное, упал, если бы Айса не поддержал его. Прочь из зала. Шатаясь и расстегивая здоровой рукой ворот, чувствуя подступающую тошноту и сжимая зубы. А потом — темнота двора, благословенная темнота и холодный ночной воздух, что, словно лед, охладил его голову, разогнал туман, позволил уверенно встать на ноги и разбередил боль в плече.

Настоящую боль. Его боль.

Ривен сделал глубокий вдох и согнулся пополам. Ощутил чью-то руку у себя на спине, услышал тихий голос, говорящий Айсе, что за ним присмотрят.

Со мной все будет в порядке. Только оставьте меня.

– Оставьте меня.

Но рука — такая легкая и теплая — теперь легла ему на затылок; и рука направляла его… он вновь пошатнулся, шагнув вперед. Ему помогли подняться по темным лестницам и скользнуть через качающиеся дверные проемы.

Его комната. Серебряный лунный свет из окна.

Он встал, прислонившись спиной к стене, и закрыл глаза. Испарина, покрывавшая его тело в душном зале, сменилась холодным потом, вызывающим дрожь. Дыхание, наконец, успокоилось. Он открыл глаза навстречу успокоительной тьме, лунному свету, ветерку из окна, которое распахнула та, что привела его сюда. Она стояла встревоженная, сдвинув брови. Черные ее волосы разметались по плечам, слиплись на вспотевшем лбу славными прядками. Ривен взял ее за руку и притянул к себе. Черные глаза, непроницаемые, как бездонный колодец. Он крепко прижал ее к себе, ощущая ее тепло, ее гибкое тело, упругие бедра, податливые под его руками, прикоснулся губами к нежной, словно атлас, коже шеи. Он поцеловал ее — нежно и бережно. Она повернула голову, подставляя губы. Он прижался к ним ртом, но язык ее — ласковый, ищущий — встретил лишь сжатые зубы. Он целовал ее лоб, подбородок, гладил руками лицо и целовал закрытые глаза. И из глаз его текли слезы. Про себя он произнес имя другой, — той, что давным-давно умерла, — и попросил ее, чтобы она простила.