– То машкерадная одежа, – несмело предположил мужик, мявший шапку в руке. – Оне тама в столицах в машкерады ходют, староста сказывал…
Бабка, не слушая мужика, уже переключилась на другое:
– А возок ваш хде, Димитрий Савельич? – и тут же испугалась и прижала руки ко рту: – Неужто тати?! Ограбили и возок забрали?!
– Дык оне ж у нас какую неделю злобствуют! – не успокаивался мужик. – Слава господу, самого боярина живым оставили!
Бабка заохала, запричитала, но быстро спохватилась:
– Димитрий Савельич, пожалуйте в усадьбу, я мыльню велю сготовить… – Тишка! Дунька! – параллельно заорала она мужику с бабой, – бегите, велите кухарке стол накрывать! Дунька, пособи Марье! Барин вернулся!
"Если будут кормить, то еще не все потеряно", – мелькнуло у Димона. А тем временем Тишка с Дунькой сломя головы ломанулись куда-то вон с луга.
Во процессе того, как бабка, причитая по поводу татей и прочей нечисти, вела их в "усадьбу", Сонька умудрилась тихо шепнуть Димону:
– По-моему, это не кино.
– Не, это не кино, а очередная серия программы "Розыгрыш", – ядовито ответил ей Димон. На самом деле он сам не знал, что сказать.
– Не смешно, – отрезала Сонька. – И, кроме того, ты сегодня уже это говорил. Что-то для одного дня многовато.
– И что это, по-твоему? – зло буркнул ей Димка.
– Похоже, это реальное прошлое… – на полном серьезе ответила Сонька. – Век восемнадцатый там… Ну, девятнадцатый. До отмены крепостного права, – подумав, уточнила она. – Я, конечно, не историк, но…
Почему-то Димон сразу ее словам поверил, и непонятно, что сыграло свою роль – то ли полное отсутствие фальши в поведении старухи и мужика с бабой, то ли Сонькин серьезный тон. Как бы то ни было, но ноги (почему-то ноги) у Димона похолодели.
– Ты соображаешь, что говоришь?! – зашипел он Соньке в ухо. – Если это хрен знает какой век, то как нам из него выбираться?
А тем временем уже и к усадьбе подошли. Она оказалась довольно большим двухэтажным деревянным домом. Бабка, все еще причитая по поводу бессовестных татей, провела Димона в помещение, усадила за стол, а тут откуда ни возьмись прибежала та самая Дунька с луга на пару с еще какой-то теткой, и уже совместно они начали таскать на стол еду. Пироги, холодных кур, фрукты какие-то в сахаре, да кувшины с чем-то однозначно питьевым. Димон первым делом хлебнул из одного кувшина большим глотком, и только после этого почувствовал, что бацнул вина.
– Романея вашего батюшки запасов, – любовно сказала всеми руководившая бабка. – Ты уж прости, барин, за скудный хлеб – не чаяли, не ждали тебя, оно ужо осьмой год, как ты за море уехал…
– Угу, – невнятно пробормотал Димон, узнав такие пикантные подробности своей биографии. Хлебнул из второго кувшина, понял, что там квас. И налег на пироги.
– Кушай, Митенька, кушай, – умильно сказала тем временем бабка. – И ты, малец, не обидь нас…
Малец, то есть Сонька, аж поперхнулся. А тем временем старуха куда-то исчезла.
Слопав первый кусок пирога, Димон обнаружил, что жрать ему хочется прямо жутко, и начал метать со стола все подряд. Тем более и вкус у продуктов был какой-то другой, однозначно. Натуральный, что ли?!
Сонька, все-таки снявшая свою кепочку, под которой обнаружились рыжие волосенки, затянутые в хвостик, задумчиво сказала:
– Нет, это однозначно прошлое. В наше время такой еды нет. И еще – ни одной ЛЭП по дороге не попалось, я специально смотрела. И поведение людей, и речь, и…
На полный желудок все Сонькино бормотание Димону показалось каким-то бредом:
– "Однозначно прошлое", – громко икнув, передразнил ее он. – И ЛЭП ей не видно. Ну и чо? У всяких сектантов тоже никаких ЛЭП, и живут они хрен знает где, куда не ступала нога человека. Вон, щас отъедь отсюда километров пятьдесят…
– А как мы оказались за пятьдесят километров? – внезапно зло спросила его Сонька. – Ты об этом подумал? Меня вместе с машиной швыряло, да, но не на пятьдесят километров же!
Димон икнул и не нашелся, что ответить.
В этот момент со стороны закрытой двери послышалась какая-то возня вперемежку с воплями, – судя по всему, вопли были бабкины – "Не пущу к барину, не пущу, трапезничает!" – и чье-то глухое бормотание: "Глафира, особое дело, я скоренько!". Дверь открылась, внутрь просочился мужик, быстренько отрезал рвавшуюся вслед за ним Глафиру и, держа спиной дверь, начал с порога:
– Барин Димитрий Савельич, не гневись, что…
Тут у мужика отвисла челюсть. Он внимательно посмотрел сначала на Димона, потом – на Соньку, закрыл рукой глаза, сказал сам себе:
Читать дальше