Артур Кларк - ДОРОГА К МОРЮ

– Почему? – спросил Брент.

– Думаю, технические подробности тебя мало интересуют, верно? Скажу одно – это связано с принципом неопределенности. Древние греки – или, возможно, египтяне – открыли, что нельзя определить положение каждого атома с абсолютной точностью. Существует вероятность, пусть маленькая, что он может находиться в любом месте Вселенной. Люди, которые создавали поле, надеялись использовать его как средство передвижения. Оно изменило бы атомные вероятности таким образом, что корабль на орбите Веги вдруг решил бы, что ему следует быть возле Бетельгейзе. Но похоже, это самое сигма-поле делает только половину работы. Оно множит вероятности, но не дает возможности ими управлять. И теперь оно вслепую блуждает среди звезд, питаясь межзвездной пылью и случайно встреченными солнцами. Никто пока не нашел способа нейтрализовать его, хотя существует довольно жуткая идея, что стоит сделать его близнеца и организовать их столкновение. Если они попытаются это сделать, я точно знаю, что произойдет.

– Я не понимаю, почему мы должны беспокоиться, – сказал Брент, – оно ведь на расстоянии десяти световых лет отсюда.

– Десять световых лет – это слишком мало для такой штуки, как сигма-поле. Оно движется вслепую, зизгагообразно, способом, который у математиков называется «походкой пьяного». Если нам не повезет, оно окажется здесь уже завтра. Вероятность того что Земля останется в стороне, примерно двадцать к одному, так что, возможно, через несколько лет вы сможете снова вернуться домой, как будто ничего не было.

«Как будто ничего не было…» Что бы ни принесло будущее, старый образ жизни уходил навсегда. То что сейчас происходит в Шастаре, в той или иной форме происходило по всей Земле. Брент расширенными глазами наблюдал, как странные машины катили по великолепным улицам Шастара, очищая мусор веков и делая город снова пригодным для жилья. Как почти погасшая звезда может внезапно засиять в полную мощь в последний час своего существования, так и Шастар на несколько месяцев становился одной из столиц мира, домом для армии ученых, техников и администраторов, которые спустились сюда из космоса.

Брент узнавал пришельцев все лучше. Их энергия, щедрость и та детская радость которую доставляли им их почти сверхчеловеческие возможности, не переставали удивлять юношу. Они были наследниками Вселенной, этого неисчерпаемого источника чудес из которого они черпали и тайныкоторого раскрывали. Несмотря на все их знания, в них присутствовало ощущение эксперимента, даже веселой беспечности по отношению ко всему, что они делали. Само сигма-поле служило типичным примером этого: да, они допустили ошибку, но, казалось ни в коей мере не огорчались ею и были уверены, что рано или поздно они ее исправят.

Несмотря на суматоху, воцарившуюся в Шастаре, как и на всей планете, Брент упрямо занимался своим делом. Оно давало ему ощущение чего-то прочного и стабильного в мире меняющихся ценностей, и поэтому он отчаянно цеплялся за свою работу. Время от времени Трескон или его коллеги навещали его и давали советы – обычно дельные, – хотя юноша не всегда ими пользовался. Порою, когда Брент уставал и хотел дать отдых перетруженным голове и глазам, он выходил из зала на изменившиеся улицы города. Его новых обитателей отличало то, что хотя они не собирались пробыть здесь больше нескольких месяцев, все равно не жалели усилий по наведению в городе чистоты. Казалось, они хотели довести Шастар до полного совершенства, которое удивило бы и самих создателей города.

Шел к концу четвертый день его художнических трудов – так долго Брент еще никогда не работал ни над одной вещью, когда юноша начал замедлять темп. С деталями можно было возиться сколь угодно долго, но это грозило риском испортить картину. Не без гордости за полученный результат, он отправился на поиски Трескона.

Искусствоведа он нашел в галерее спорящим с коллегами о том, что из накопленных человечеством предметов искусства следует спасать, а что – нет. Латвар и Эрлин угрожали физической расправой, если на борт будет взята еще одна картина Пикассо или Фра Анжелико. Поскольку Брент не слышал ни о том ни о другом, он без угрызения совести выложил собственную просьбу.

Трескон в молчании стоял перед картиной, время от времени взглядывая на оригинал. Его первый вопрос был совершенно неожиданным.

– Кто эта девушка? – спросил он.

– Вы сами сказали мне, что ее звали Еленой, – удивился Брент.