Журнал «Если» - «Если», 1998 № 09

— Со мной ничего не случится, — мягко сказал Максим. — И тише, дети проснутся. Скоро вернусь.

Максим осторожно поцеловал ее в щеку — и отодвинул с дороги. Вышел в прихожую, провожаемый растерянным взглядом. Из комнаты дочери слышалась неприятная, тяжелая музыка — не спит и магнитофон включила, чтобы заглушить их голоса…

— Не надо! — умоляюще прошептала жена вслед.

Он накинул куртку, мимолетно проверив внутренний карман.

— Ты о нас совсем не думаешь! — будто по инерции, уже ни на что не надеясь, сдавленно выкрикнула Лена.

Музыка в комнате дочери стала громче.

— А вот это неправда, — спокойно сказал Максим. — Как раз о вас я и думаю. Берегу.

Он спустился на один пролет — не хотелось ждать лифта, — прежде чем его догнал выкрик жены, неожиданный — она не любила выносить сор из избы и никогда не ругалась в подъезде.

— Лучше бы ты любил, чем берег!

Максим пожал плечами и ускорил шаг.

Вот здесь я стоял — зимой.

Все было так же: глухая подворотня, шум машин за спиной, слабый свет фонарей. Только гораздо холоднее. И все казалось простым и ясным, как тупому американскому копу во время первого патрулирования.

Охранять закон. Преследовать зло. Защищать невиновных.

Как было бы здорово, останься все таким же простым и ясным, как в двенадцать или двадцать лет. Если бы в мире и впрямь было лишь два цвета — черный и белый. Вот только даже самый упертый полицейский очень быстро поймет, что на улицах есть не только Тьма и Свет. Есть еще договоренности, уступки, соглашения. Информаторы, ловушки, провокации. Рано или поздно приходится сдавать своих, подбрасывать в чужие карманы пакетики с героином, аккуратно бить по почкам и стрелять в спину убегающему…

И все — ради тех самых простых правил.

Охранять закон. Преследовать зло. Защищать невиновных.

Мне тоже пришлось через это пройти.

Я шел по узкой кирпичной кишке, поддел ногой обрывок газеты, валявшийся у стены. Вот здесь истлел несчастный вампир. Действительно несчастный, виновный лишь в том, что позволил себе влюбиться. Не в вампиршу, не в мага даже, а в жертву… в пищу.

Вот здесь я плеснул из чекушки водкой, обжигая лицо женщины, которую мы же, Ночной Дозор, отдали на пропитание вампирам.

Как они, Темные, любят говорить: «Свобода»! Как часто мы объясняем себе самим, что у свободы есть границы.

И все это, наверное, правильно. Для Темных и Светлых, что просто живут среди людей, превосходя их по возможностям, но ничем не отличаясь по стремлениям. Для тех, кто выбрал жизнь по правилам, а не противостояние. Но стоит лишь выйти на рубеж, тот незримый рубеж, где стоим мы, Дозорные, разделяя Тьму и Свет…

Это война. А война преступна всегда. Всегда, во все времена в ней будет место не только героизму и самопожертвованию, но еще и предательству, подлости, ударам в спину. Иначе нельзя воевать. Иначе — ты заранее проиграл.

Да что же это такое, в конце концов! За что стоит драться, за что вправе я драться — когда стою на рубеже, посредине между Светом и Тьмой? У меня соседи — вампиры! Они никогда — во всяком случае Костя — никогда не убивали. Они приличные люди… С точки зрения людей. Если смотреть по их деяниям — они куда честнее шефа или Ольги.

Где же грань? Где оправдание? Где прощение?

Я не знаю ответа. Я ничего не в силах сказать, даже себе самому. Плыву по инерции, на старых убеждениях и догмах. Как могут они сражаться постоянно, мои товарищи, оперативники Дозора? Какие объяснения дают своим поступкам? Тоже не знаю. Но их решения мне не помогут. Тут каждый за себя… Прямо как в лучших тезисах Темных.

Самое неприятное: я чувствовал, что если не смогу нащупать этот рубеж — я обречен. И не только я один. Погибнет Светлана. Шеф ввяжется в безнадежную попытку спасти ее. Рухнет вся структура московского Дозора.

Оттого, что в кузнице не было гвоздя…

Я еще постоял, опираясь рукой о грязную кирпичную стену. Вспоминал, кусая губы, пытаясь найти ответ.

Не было ответа.

Значит — судьба.

Пройдя уютным, тихим двором, я вышел к «дому на ножках». Шедевр позднего советского домостроения вызывал сложное чувство. Похожее я иногда испытывал, когда проезжал в поезде мимо заброшенных деревень или полуразрушенных элеваторов. Неуместность… Сильный замах, а удар пришелся по воздуху, плохое, ко всему, место…

— Завулон, — позвал я, — ты меня слышишь?

Звуки московской ночи: рев редких машин, кое-где музыка из окон и безлюдье.

— Ты все равно не мог рассчитать все, — произнес я в пустоту. — Никак не мог. Всегда есть развилки реальности. Будущее не определено. Мы это знаем оба.