Журнал «Если» - «Если», 1998 № 09

После исчезновения Дикаря у меня не останется никакого выхода. Либо соглашаться на выворачивание памяти, либо уходить в Сумрак. Выворачивание неприемлемо. Сумрак безысходен. В любом варианте срыв Светланы неизбежен.

Я поежился.

Холодно-то как! Вскинув руку, я остановил первую же машину. Глянул водителю в глаза и приказал:

— Поехали!

Он даже не спросил, куда?

Мир стремительно близился к концу.

Что-то сдвинулось… стронулось… шевельнулись древние тени… прозвучали глухие слова забытых языков… дрожь сотрясала землю, а над миром восходила Тьма.

Максим стоял на балконе, курил, краем уха слыша ругань Лены. Она не прекращалась вот уже несколько часов, с того мига, когда спасенная девушка выскочила из машины у метро. Максим услышал о себе все, что только мог представить, и немножко того, что и вообразить не мог.

То, что он дурак и бабник, готовый подставляться под пули из-за любой смазливой длинноногой шлюхи, Максим воспринял спокойно. То, что он наглец и сволочь, кокетничающий при жене с затасканной и некрасивой проституткой — было чуть свежее. Особенно учитывая, что с неожиданной пассажиркой он обменялся лишь парой слов.

Потом понеслась невероятная чушь. Вспоминались неожиданные командировки, те два случая, когда он заявлялся домой пьяным; строились предположения о количестве его любовниц, о непроходимой тупости и мягкотелости, мешающих служебному росту и хоть мало-мальски приличной жизни…

Максим покосился через плечо.

Странно, Лена даже не накручивала себя, как водится, кружа по комнате. Она сидела на кожаном диване перед телевизором и говорила, говорила…

Неужели она и впрямь так думает?

Что у него толпа любовниц? Что он спас незнакомую девушку из-за красивой фигурки, а не из-за свистящих в воздухе пуль? Что они плохо, бедно живут? Они, купившие три года назад прекрасную квартиру, обставившие ее, как игрушку, на рождество катавшиеся во Францию?

Голос жены был уверенный. Голос был обвиняющий. Голос был страдающий. Но при этом заученный, словно прокручивалась старая, надоевшая всем запись.

Максим щелчком отправил сигарету вниз. Посмотрел в ночь.

Тьма… Тьма надвигается.

Он убил в туалете темную нечисть. Одно из самых отвратительных порождений вселенского зла. Человека, несущего в себе злобу и страх. Выкачивающего из окружающих энергию, подминающего чужие души, превращающего белое в черное, любовь в ненависть. Как обычно… один на один с целым миром.

Вот только подряд наталкиваться на эти дьявольские отродья… Что это: они все вылезли из своих зловонных нор или его истинное зрение обострилось?

Вот и сейчас…

Максим смотрел с высоты десятого этажа и видел не ночной город в россыпи огней. Это для людей, слепых и беспомощных. Он же видел сгусток Тьмы, нависающий над землей. Невысоко, на уровне десятого — двенадцатого этажей, пожалуй.

Максим учуял еще одно порождение Тьмы.

Как всегда. Как обычно. Но почему так часто! Третий за сутки!

Тьма мерцала, колебалась, двигалась. Тьма жила.

Если бы он действительно верил в Бога. По-настоящему… Но той слабой веры, что согревала Максима после каждой вспышки очищения, уже почти не осталось. Где же Бог, если в мире так процветает зло? Покинул нас, бросил…

Если бы в душе Максима оставалась настоящая вера… Он рухнул бы сейчас на колени, вскинул руки к сумрачному ночному небу, где даже звезды горели мутно и печально. И вскричал бы: «За что? За что, Господи? Это выше моих сил, выше меня! Сними с меня этот крест, прошу тебя, сними! Я не тот, кто избран! Я слаб…»

Кричи — не кричи. Не он возложил на себя эту ношу. Не ему и снимать. Пылает, разгорается впереди черный огонек. Новое щупальце Тьмы.

— Мне срочно надо уйти, — сказал он, едва появившись в комнате.

Лена замолчала на полуслове, и в глазах, где только что стояли лишь раздражение и обида, мелькнул испуг.

— Я скоро вернусь, — он быстро направился к двери, надеясь избежать вопросов.

— Максим! Максим, подожди!

Переход от ругани к мольбе был молниеносным. Лена кинулась вслед, схватила за руку, заглянула в лицо — жалко, заискивающе.

— Ну прости, прости меня… я так испугалась… Прости, я глупостей наговорила… Максим!

Он смотрел на жену, мгновенно утратившую агрессивность, капитулировавшую, готовую на все — лишь бы он, глупый, развратный, подлый, не ушел от нее. Неужели она увидела в его глазах… да нет, просто испугалась по-бабьи, что потеряет мужика.

— Не пущу! Не пущу тебя никуда! На ночь глядя…