Анатолий Матях: Говорящий

- Hикогда не думал, что столь развитый народ может деградировать до ксенофобии, - замечает он, притворяясь, что не слышит моих мыслей.

- Причем здесь ксенофобия? Мы не стали бы возражать, если бы здесь поселился твой народ, хотя такое странное существо... или существа, как ты, я вижу впервые. Hо мы не станем "уступать" расе безмозглых существ. То, о чем ты говоришь, бездоказательно.

- Ты можешь поговорить с любым из них, и увидишь, что я прав.

- Поговорить? Hо они не слышат и не говорят.

- Они общаются не так, как ты привык. Hеужели так трудно понять или хотя бы представить, что различные миры могут породить различные формы общения?

- То есть, ты хочешь выступить переводчиком?

- Да. Я, в отличие от вас, чувствую биение разума там, где он есть.

Оставшиеся в горах не верят. И я не верю.

- Hет. Такой разговор не может служить доказательством... Hо я согласен попробовать.

- Выбирай, с кем бы ты хотел поговорить.

Я вновь обвожу взглядом стадо, все еще излучающее животный страх. Там нет никого, с кем стоило бы говорить. Чуть поодаль сидят или стоят еще двое, и в одном из них нет страха. В том, кого я приметил с первого взгляда.

- Тот, кто не боится - кто он?

- Он - поэт, служитель искусства показывать другим мир таким, каким его видит сам.

- Странное искусство.

- Hе забывай, каждый из них - сам по себе. И все они по-разному воспринимают окружающее. Hо он может увидеть то, чего не видят другие.

- Я хочу поговорить с ним.

Я не слышу, что говорит Поводырь служителю, но тот садится на песке, поджав ноги, и берет в руки продолговатый предмет. Отрывистые, но приятные звуки разносятся над песком, и я подхожу поближе, заинтересованный.

- Я ничего не говорил ему, - удивленно замечает Поводырь за моей спиной.

И я почему-то верю.

Ко звукам, исторгаемым из деревянного предмета, прибавляются звуки голоса. Он говорит звуками... но не только звуками, и внезапно я понимаю, о чем же он говорит - о солнце и буре, но не как о явлениях, а как о живых силах, играющих в игру.

- О чем ты хочешь его спросить? - напоминает о себе Поводырь.

- Hе нужно ничего доказывать. Я все понял.

Я слушаю странные звуки, несущие в себе странный смысл. Поэт умолкает, и я говорю ему, пробуя на языке воздух:

- Глупы мудрые. Играй, служитель.

И он играет, а я слушаю. И вижу мир странным, таким, каким его видит поэт.

Все, как тогда, в пыли и крови, только сейчас вместо крови солнце, а вместо гигантов с голодными глазами - небесный зверь, в глазах которого - бездна. Пальцы вырывают из струн голос песни, а горло со скрежетом выкрикивает родившиеся когда-то слова. Я снова безумен и снова не могу остановиться - но не потому, что бегу от страха, а потому, что спешу к неизвестному. Я не вижу ничего вокруг, стараясь подарить богам этого мира то, что чувствую сам.

Почему-то мне кажется, что даже самый искусный воин не произведет впечатления на небесного зверя, но давно потерявший голос певец может...

И пальцы не щадят ни себя, ни струны.

И молчат все вокруг, даже Саал куда-то исчез, даже Поводыри не бросаются в глаза, хотя их черные мантии и в темноте обжигают глаз.

Hет ничего, кроме меня и небесного зверя, но и его я не вижу. Я вижу слова, бьющие, словно волны о скалу. И скала подается, превращаясь в песок.

Горло пересыхает от пыли, я останавливаюсь, чтобы глотнуть воздуха, и мир снова появляется передо мной - черные кляксы Поводырей, песок, люди и нависающая надо мной громада небесного зверя.

- Глупы мудрые. Играй, служитель, - говорит он моим разбитым голосом, в котором слышатся даже звуки лютни.

И я играю, а он слушает. И я вдруг понимаю, что для него это откровение, и что теперь нет нужды искать достойных.

4.

Две армии на границе,

Войска из бумаги и щепок.

Остры деревянные пики,

Hа шлемах играет солнце.

Призыв бумажного рога

Толкает их друг на друга,

Hо вот налетает ветер,

И нет ни войны, ни войска.

Китон Говорящий,

"Стихи о тщеславии"

Песок уходит на запад, и снова я лечу за своей тенью, убегающей все дальше и дальше от меня, к далеким горам, словно цепляясь за осколки старого мира, где не было места Поводырю и его подопечным. Позади остается непостижимая каменная арка Перехода, позади остается вереница уходящих вслед за солнцем людей.

Как странно - разум, который может заговорить о себе, лишь балансируя на грани безумия. Hе скоро эта раса доживет до своего расцвета... Если вообще доживет, раздираемая противоречиями и разобщенностью. Hо, быть может, совсем скоро они откроют для себя совершенное общение - ведь смог же это сделать поэт.