Майкл Мэнсон - Конан и грот Дайомы

Но, согласно правилам Великой Игры и назначенной Арраку кары, Он был вынужден ютиться в этих жалких катакомбах. Имелся в них крохотный и дальний закоулок, некий тупик, лежавший ниже самых нижних этажей - тут Он и обитал, отсюда и правил своим Избранником. Он селился в темной клоаке, где откладывалось наиболее смутное и туманное - зыбкие образы и ощущения тех дней, когда Его Избранник был всего лишь плодом в женском чреве, непроросшим зерном, каплей невыпавшего дождя. В этой маленькой частице души человеческой и жил Аррак, покидая вместе с ней мертвое тело; отсюда Он выскальзывал, невидимый и неощутимый, мчался по запутанному лабиринту, преодолевал нижние и верхние его ярусы, вырывался на свободу - и вновь совершал такое же странствие, но в обратном порядке, сливаясь с душой своего нового Избранника.

Много тысяч лет Он переходил так из тела в тело, от души к душе, и сейчас готовился к очередному переселению.

* * *

Гор-Небсехт, стигийский колдун и владыка Кро Ганбора, тоже готовился но не к переселению, а к битве.

Битва была неизбежной. После бунта Эйрима, после побоища, устроенного в его усадьбе киммерийцем и серокожим, после гибели Торкола и Фингаста сражение сделалось неотвратимой реальностью. Гор-Небсехт уже знал, что мечи и топоры ваниров не смогут его защитить, что он должен полагаться лишь на собственное колдовское искусство, на мощь своих заклятий и смертоносных чар. Но, хоть он и лишился власти над стихиями, предстоящая схватка его не страшила. Имелось много способов разделаться с киммерийцем: к примеру, превратить дикаря в обезьяну, от коей этот варвар ушел не так уж далеко. А серокожего - в медведя!

Маг высокомерно усмехнулся, по привычке меряя неспешными шагами пространство между алтарем и распахнутыми настежь окнами. Сейчас он был спокоен и собран; он не думал о непокорном Эйриме, о предстоящем походе на юг и даже о зеленоглазой женщине с далекого острова - он готовился отстаивать свою жизнь и свою власть. Ноздри его крупного носа раздувались, темные глаза под кустистыми бровями грозно поблескивали, пальцы непроизвольно шевелились, не то стискивая чье-то горло, не то чертя в воздухе колдовские знаки.

Не надо ни медведей, ни обезьян, ни прочей живности, - думал Гор-Небсехт. Гораздо надежней и лучше обратить обоих пришельцев в камень... Да, в холодный камень, черный и гладкий, как полированный стол, его всевидящее око! Изваяние киммерийца он поставит рядом с алтарем, чтобы любоваться статуей дикаря всякий раз, когда будет в этом чертоге... А серокожего, быть может, и оживит... потом, спустя несколько дней после схватки... Из него получится хороший слуга и страж; не стоит пренебрегать воином, который способен справиться с десятками опытных бойцов.

Но сперва серокожему нужно обучиться покорности и побыть здесь, в обширном и сумрачном зале, около статуи киммерийца. Поразмыслив, Гор-Небсехт принял именно такое решение. Что касалось самой магической процедуры, превращавшей живую плоть в камень, то ее он помнил еще с тех дней, когда проходил ученичество в Стигии, в Черном Круге. Собственно, подобных ритуалов имелось несколько; все они в чем-то были сходны, отличаясь лишь деталями и произносимыми словами.

Например, Проклятье Сета...

Губы мага шевельнулись, и под сводами зала прозвучали древние строфы:

Да будут члены твои камнем, Да уподобятся они недвижным утесам, Да скует их холод Вечной Бездны - Так говорит Бог над богами, Великий Змей Вечной Ночи, Отец Зла, Владыка Смерти, Властелин, не знающий жалости...

Отчего же не воззвать к Сету и древней стигийской мудрости, подумал Гор-Небсехт. Хоть сам он отрекся от почитания Великого Змея, но не стал служить никому другому... никому, кроме себя самого. Так что Змей поможет ему в любом черном деле - недаром же он зовется Владыкой Смерти а Прародителем Зла!

Существовали еще и могучие заклятья Окаменения, Забвения и Развоплощения; их Гор-Небсехт тоже знал и помнил. Словно желая проверить себя, он зашептал, стараясь не сотворить ненароком жеста, освобождавшего магическую силу чар:

Если ты смертен, рассыпься прахом;

Если ты бессмертен, спи в объятиях вечности;

Если ты дух, развейся по ветру;

Если ты призрак, вернись на Серые Равнины.

Пусть имя твое сотрется из памяти людской,

Пусть боги и демоны забудут о тебе,

И ни свет солнца и луны, ни звездные лучи

Не коснутся больше твоей плоти.

Слова эти были острее мечей, смертоносней копий. Разве киммериец устоит против них? Не устоит! И быть ему камнем!