- Посмотрите внимательно на кольцо, надетое на ваш палец. Его поверхность имеет две стороны. Одной стороной эта поверхность соприкасается с пальцем. А другая сторона - наружная по отношению к этому пальцу. У этих двух сторон две границы, два края; каждая имеет форму окружности, - объяснял мужчина, стоявший с мелом у доски.
На столе находились какие-то причудливые модели. Кажется, я сижу на лекции по матанализу. Это вовсе не анализ экспрессивной лексики русского народа, а всего лишь "математический анализ". Я все это воспринимаю нутром Натальи, и сам не только превращаюсь в Наталью, а, кажется, и есть она сама.
- Если какая-нибудь букашка захочет переползти с наружной стороны кольца на внутреннюю, то она должна пересечь границу. Заметит ли она, что нарушила границу - это ее букашкино дело.
А вот немецкий математик Мебиус кое-какие особенности заметил. Он придумал довольно простой и оригинальный фасончик, который повторен уже не одним школьником ни одного поколения.
Лекцию читал преподаватель с удивительно романтической фамилией Феттер, что очень было похоже на Ветер, правда, знатоки утверждали обратное, как и полагается знатокам. Они переводили это немецкое слово как "полный", "толстый", однако у меня всегда свое восприятие человека и его имени.
- Попробуйте один конец прямоугольной бумажной полоски приклеить к другому концу той же полоски так, чтобы точка А перешла в точку В со штрихом, а точка В - в А-штрих. Не надо быть букашкой, чтобы заметить, что это модель односторонней поверхности. Вот возьмите фломастер поярче и начните закрашивать лист. Не торопитесь. Делайте это последовательно и фломастера от поверхности листа не отрывайте. Вы будете совершенно убеждены, что находитесь только в одной реальности и в одном качестве, ведь края листа, его границы вы не пересекли ни разу. Когда вернетесь с того места, с которого начали, вы увидите, что окрасилась вся поверхность листа: так где тут была внутренняя сторона, а где наружная? Когда они успели перетечь одна в другую? И что все это значит? Лист вот этого оригинального фасончика и назвали в честь ученого, - листом Мебиуса.
Воспринимал Эрвин Альбертович свой предмет как нечто эстетическое, чаще музыкальное.
- Давайте-ка, причешем эту функцию!
- Смотрите, какая красивая функция получилась!
- Сведем все к этому мажорному гармоническому ряду!
- А теперь применим к этой симпатичной конструкции правило Лопиталя!
Он учил нас, что если задача решена правильно, то ответ получается обязательно красивым, а если ответ некрасивый, "непричесанный", наверняка где-то допущена ошибка. Мне он казался свежим седовласым Ветром в исключительно негармоничном ряду наших преподавателей.
Был у нас, например, профессор физики по фамилии Крейндель. Все студенты называли его просто Кренделем. Это ему соответствовало, потому что всякий раз он заклинал, произнося постулат-"присушку" типа:
- Каждый уважающий себя электронщик (а именно физиками-электронщиками мы готовились стать),... - здесь наступала испепеляющая пауза, - обязан знать! - голос подымался до визга - чему равен заряд электрона.
Кто не знал этого с точностью до десятитысячных - получал "ноль баллов" на коллоквиумах, которые Крендель любил проводить. Эти "ноль баллов" он ставил с особым удовольствием, наверное, потому, что "ноль" был символом кренделя, сушки, его фамилии-кликушки.
Впрочем, студенты-электронщики называли Крейнделя Кренделем исключительно удобства произношения ради, потому что внешне профессор напоминал совсем другое чайное лакомство со своей кудрявой черной шевелюрой, яркими пингвиньими глазками, яблочково-румяными щечками.
Хорошо, что работал профессор не в пищевом институте. А то, по рассказам моей соседки, которая там училась, у них еще не такие вкусненькие истории случались. Однажды пришла телеграмма их преподавателю от благодарного выпускника, который открывал свой собственный частный ресторанчик у себя в Туле. Она начиналась так: "Уважаемый Мармелад Батырбекович!" Отроду он был Зеймфиром Батырбековичем. Настоящее имя еще одной преподавательницы давно забылось, сохранилось только прозвище Люля-Кебаб.
А не сдавшие зачет студенты съедобного вуза частенько вопрошали, дежуря у дверей кафедры технологии виноделия:
- Револьвер Алексеич не знаете где?
Однако Револта Алексеевича - таково настоящее имя преподавателя, - днем с огнем было не сыскать.
Ну да я опять села на свой конек с именами. Это у меня часто бывает. Все уж давно привыкли.
Читать дальше