Эйдзи Микагэ - Пустые шкатулки и нулевая Мария. Том 2

Миядзава-кун сперва смотрел на меня, потом испустил легкий вздох.

— …Таким способом мы собирались загнать тебя в угол, но давай оставим это в стороне. Как я говорил уже, отчаяние, рожденное ложью, превращается в надежду, когда раскрывается правда. Эти трупы — п р и ч и н а. Причина его желания занять твое тело.

— Причина?..

Что если убийство этих двоих послужило тем толчком, который заставил его пожелать заполучить мое тело?

Судя по словам Миядзавы-куна, похоже, [он] чувствует себя несчастным. Что бы [он] «пожелал», если бы заполучил «шкатулку» после того, как сделал такое? Вряд ли он захотел бы вернуть себе прежнюю жизнь.

Он не хотел бы самого себя. Значит — он вполне мог захотеть украсть тело кого-то другого.

— …Я понимаю, откуда у «владельца» такое «желание»! Но… не могу понять, почему ты помогаешь ему осуществить эту «Неделю в трясине». Не лучше ли было посоветовать ему уничтожить «шкатулку» и сдаться?..

— Если бы он сел в тюрьму, я не смог бы оставаться рядом с ним, ведь верно?

Разумеется. Но все-таки: сесть в тюрьму или стать другим человеком. Разве первое — не меньшее из зол?..

— Похоже, ты все еще не понимаешь. …Аа, вот оно что. Конечно, откуда тебе знать. Вот скажи, ты никогда не задавался таким вопросом: если он внутри тебя, г д е с е й ч а с е г о н а с т о я щ е е т е л о?

Вообще-то я об этом никогда не задумывался. Я всегда считал, что он исчез, раз он внутри меня.

— Я отвечу на этот вопрос! Достань свой телефон.

Этого мне хватило, чтобы понять. Я достал свой мобильник, открыл папку с данными и проверил голосовые файлы. Там был один новый.

Я запустил файл на воспроизведение.

«Мое настоящее тело? Я его уже убил!»

У меня перехватило дыхание.

Значит, [он] покончил с собой, как только убил Юхэя Исихару и свою мать? Ну почему так глупо?!!

«Разве оно не было помехой? Мне то тело больше не нужно — я уже не тот ребенок!»

…Погодите-ка! Значит, иными словами…

— Слишком поздно; дошло теперь? Я больше не могу защитить человека, которого хочу защищать.

…Да, уже слишком поздно.

Не только для Миядзавы-куна, но и для меня.

Ведь [его] изначальное тело умерло. Значит, «владелец» умер. А это значит, в свою очередь, что уничтожить «шкатулку» уже невозможно.

Короче говоря — «Н е д е л ю в т р я с и н е» у ж е н е о с т а н о в и т ь.

Слишком поздно. Мы безнадежно опоздали.

— У меня нет выхода, кроме как помочь «Неделе в трясине» осуществиться.

Он выплюнул эти слова так бесстрастно, что мне тут же стало ясно — он пытается придушить в себе эмоции. Он произнес ясно и отчетливо:

— Поэтому, Хосино — п о л а г а ю, я т е б я с о т р у.

Он медленно поднял свое бледное лицо; глаза его были — пусты.

— Я раздавлю твою волю к сопротивлению.

Не глядя мне в глаза, Миядзава-кун продолжил:

— Но от одного этого мне легче не станет. Потому что есть еще Мария Отонаси. Поэтому я все время думал. Заставить тебя сдаться и остановить Марию Отонаси. Я все время думал, как добиться и того, и другого одновременно.

Рот Миядзавы-куна чуть изогнулся.

– П о й м а т ь О т о н а с и. З а с т а в и в т е б я п о м о ч ь в э т о м.

— …И это должно заставить меня сдаться?

— Угу. Сам подумай: если мы поймаем Отонаси и будем удерживать ее связанной до 6 мая, она не будет представлять для нас угрозы — это очевидно. Если Отонаси бездействует, «Неделя в трясине» продолжит работать без помех.

Стало быть, предать Отонаси-сан — все равно что отказаться от моего последнего убежища.

Следовательно, это будет означать, что я сдался.

— Итак, приступим к осуществлению этого плана. …Хосино, сейчас я собираюсь связать тебя в моей комнате и воспользоваться тобой, чтобы поймать Отонаси. Я возьму тебя с собой, как бы ты ни упирался. Я глазом не моргну, если мне придется прибегнуть к насилию. Впрочем, сопротивление будет бесполезно, как только ты переключишься снова.

— Тогда… почему бы тебе просто не подождать, пока я переключусь?

— Если я это сделаю, ты можешь попытаться оправдать себя, ты будешь думать, что тебя связали против воли. Никакого смысла нет, если ты не предашь Марию Отонаси по собственной воле. Ведь мы же должны заставить тебя сдаться.

…Вот как.

— Ну так что? Хочешь посопротивляться?

Миядзава-кун достал из кармана кастет и надел на руку. Его глаза ясно говорили, что это не блеф.

Должен ли я предать?

Ее, Марию Отонаси — нет, А ю О т о н а с и.

Предать — что такого? Мы ведь все равно не доверяем друг другу. Кроме того — Миядзава-кун, может, этого и не заметил, но я все равно потерял желание сопротивляться с того самого момента, как узнал, что моя повседневная жизнь больше не вернется.