Орсон Кард - Ксеноцид

— Почему ты не вытрешь лица, праведная?

Цинь-цзяо подняла голову, чтобы узнать, кто же это очутился достаточно близко, чтобы заговорить с нею. Обыкновенные люди, занятые праведным трудом, обычно держались от нее подальше. Присутствие богослышащей заставляла их чувствовать себя не в своей тарелке.

Это была девчонка, моложе Цинь-цзяо — лет, возможно, четырнадцать. У нее была мальчишеская фигурка и очень коротко подстриженные волосы. В ней была какая-то открытость, полнейшее отсутствие робости, что показалось Цинь-цзяо весьма странным и не совсем приятным. Поначалу ей захотелось просто-напросто проигнорировать девчонку.

Только это было бы проявлением спесивости. Это было так, как будто бы она сказала: поскольку я богослышащая, то могу и не отвечать, когда со мной заговаривают. Никто и не догадается, что не отвечает она, поскольку размышления о чем-либо другом, кроме невозможном для выполнения задании, поверенном ей великим Хань Фей-цы, доставляет ей чуть ли не физическую боль.

Поэтому она ответила… но вопросом.

— А почему я обязана вытереть лицо?

— А разве тебе не щекотно? Ну, от пота, что стекает у тебя по лицу? Разве он не заливает тебе глаз, и они потом не жгут?

Цинь-цзяо опустила голову и на какой-то миг вернулась к работе. На сей раз она уже обращала внимание на собственные чувства. И правда, было щекотно, а глаза жгло от попадавшего в них пота. Весьма неприятное и раздражающее чувство. Цинь-цзяо медленно выпрямилась… и заметила, как это больно, как протестует позвоночник, когда меняешь позу.

— Да, — сказала она, — и жжет, и щекочет.

— Так вытри его, — посоветовала девочка. — Рукавом.

Цинь-цзяо глянула на рукав. Он и так уже пропитался ее потом.

— А разве вытирание помогает? — спросила она.

И вот тут девчонка открыла нечто, что ранее никогда не приходило ей в голову. Она размышляла некоторое время, а потом вытерла лоб рукавом.

Потом усмехнулась.

— Нет, праведная. Нисколечки не помогает.

Цинь-цзяо мрачно кивнула и вернулась к работе. Но щекотание стекающего пота, жжение в глазах и боль в спине мешали теперь намного сильнее. Неудобства позволили забыть о надоедливых мыслях… хотя, должно ведь быть наоборот. Девочка только усилила ее страдания, обратив на них внимание… И все же, как это ни странно, дав понять Цинь-цзяо о страданиях ее тела, она освободила ее от осаждавших ее разум вопросов.

Цинь-цзяо рассмеялась.

— Это ты надо мной смеешься, праведная? — спросила девочка.

— Нет, это я по-своему тебя благодарю, объяснила ей Цинь-цзяо — Пускай всего на мгновение, но ты сняла с моей души огромное бремя.

— Ты смеешься надо мной за то, что я посоветовала тебе вытереть пот, хотя это никак не помогает.

— Я же сказала, что смеюсь вовсе не потому, — повторила Цинь-цзяо. Она выпрямилась и поглядела девочке прямо в глаза. — Я не лгу.

Девочка, казалось, опешила, но вовсе не так, как следовало бы. Когда богослышащий говорит именно таким тоном, как только что высказалась Цинь-цзяо, все тут же начинали кланяться и проявлять свое уважение к ним. Но эта малышка всего лишь обдумала слова Цинь-цзяо и кивнула.

Цинь-цзяо могла сделать только один вывод.

— Ты тоже из богослышащих? — спросила она. Девочка широко раскрыла глаза.

— Я? — удивилась она. — Мои родители из низкого сословия. Отец разбрасывает навоз на полях, а мать моет посуду в ресторане.

Понятно, что это еще ничего не доказывало. Конечно, чаще всего боги отбирали детей богослышащих, но иногда обращались и к таким, родные которых никогда божественного голоса не слыхали. Но все считали, что боги никогда не интересовались детьми низких сословий. И правда, они редко обращались к тем, родители которых не были всесторонне образованными.

— Как тебя зовут? — спросила Цинь-цзяо.

— Си Вань-му, — ответила девочка.

Цинь-цзяо сделала глубокий вдох и стиснула губы, чтобы не рассмеяться. Но Вань-му не рассердилась — она лишь скривилась, как бы с нетерпением.

— Извини, — сказала Цинь-цзяо, как только лишь к ней вернулась способность нормально говорить. — Но ведь это же имя…

— Царственной Матери Запада, — закончила Вань-му. — Что я могу сделать, если такое мне выбрали родители?

— Это очень благородное имя. Моя прародительница-сердце была великой женщиной, но всего лишь смертной поэтессой. А твоя принадлежит к самым древним среди богов.

— И что мне с того? Родители согрешили гордыней, назвав меня именем столь исключительной богини. Потому-то боги никогда ко мне и не обратятся.