Михаил Корчмарев - Третье поколение

Тем временем из-за вздыбленных плит показалась Гермина. Потом мужчины вытащили наверх двух раненых.

— Я дам вам людей перенести их в убежище, — продолжал дирижер. — Пусть твоя сестра проводит, а ты, прошу, останься…

Смысл этих слов не дошел до сознания Фауста: он не мог отвести взгляд от женщины, просившей у него бумажку — вопрос к Главе, — листок по-прежнему выглядывал из сжатого кулака, — бросившуюся на Герма. Улыбка на ее лице сменилась гримасой страдания и боли. Она лежала в прежней позе, только выражение лица изменилось, да снег, покрывший все кругом, уже начавший оседать, стаял на открытых участках ее тела.

— Герартц! — позвал Фауст и указал глазами на женщину.

Прежде чем врач успел двинуться, к той подскочила Гермина, недоброе предчувствие всколыхнуло Фауста, он отвернулся, чтобы не стать свидетелем расправы.

— Она тоже жива…

— Хорошо, еще двое пойдут, — кивнул дирижер, всматриваясь в девушку, обескураженный той гаммой чувств, противоречивых, напряженных до крайнего предела, вместившихся в три коротких слова: она тоже жива… — Герартц, по-видимому, вам придется задержаться подольше. Кто бы мог подумать?..

Фауст остался с музыкантами, и пока были видны спины уходящих, молчал напряженно. Слишком многое он должен выяснить у этих людей, чье появление вселяло страх, не вопросы не укладывались в слова, а в голове стучало: «Все не так… все не так…» в такт шагам несущих раненых. Наконец он повернулся к дирижеру и замер, увидев в его глазах смятение, вызванное теми же вопросами к нему, Фаусту. И первый, мелькнувший, как сполох молнии: «Кто вы?», не выбился наружу ни у того, ни у другого. «Мы — люди!» — разве этого ответа было мало? Разве не вмещал он в себя все?!

— Пойду, пожалуй, — сказал Фауст. — Ждут меня…

— Да. Тебя ждут. Иди… И приходи в следующий раз. Завтра.

— Меня зовут Фауст.

Дирижер улыбнулся и повторил оборванную ранее фразу:

— Кто бы мог подумать, что все вернется на круги своя? Даже Фауст…

«Какой сегодня длинный день, Самый длинный из бесконечных», — думал Фауст, останавливаясь у входа в жилье. Он склонился над зеленым пучком травы, привлекшим его внимание утром, его захлестнула теплая волна нежности, и горло сдавил спазм. Мимо прошли музыканты, выполнившие приказ дирижера, возвращающиеся во взвод. Они, не скрываясь, с любопытством рассматривали Фауста, и ни в одном взгляде не ощутил он оттенка угрозы.

«Земную жизнь пройдя до половины…» — медными колокольчиками прозвенела в его голове фраза, и он замер, прислушиваясь к ней. «Земную жизнь пройдя до половины…» — снова повторил Слова, как шаги по камням. Были ли они рождены в одно мгновение им или жили в нем давно, чужие, вытолкнутые прихотливой памятью в этот момент? За этим предложением должно следовать другое, обязательно, но какое? Нет, придумай он это сам, знал бы конец. Значит, слова эти начало чего-то, и внутри него таится следующая фраза, и следующая за следующей… А вдуматься, произнесенное — бессмыслица: как можно определить середину жизни, когда неизвестен миг смерти. Под одной плитой оказались Герм, едва ли перешагнувший тринадцатилетний рубеж, и Профессор, старше его в три с половиной раза. Да и начало жизни, что это?! С какой точки вести отсчет? С момента отсоединения кусочка плоти от плаценты или с момента осознания своего существования? От первого вздоха или первого страха? Но самое парадоксальное, он это чувствует: события последних дней и часов разделили его жизнь на две половины — одна — до, другая — после, и вторая уравновесит первую, сколь бы краткой ни была. Пусть ему отпущено всего три года, они по значимости не меньше тридцати предыдущих, А у всего человечества не случаются такие дни, начиная с которых время начинает сжиматься, сгущаться, и каждый последующий год весомей столетия? «Земную — жизнь…» Земную…

Его отвлекли от размышления звуки, доносящиеся из-за полога. Внутри жилища происходило странное. Сосредоточенный Герартц колдовал над распластанным на плащ-палатке телом женщины, успевая следить за показаниями датчика и анализаторов портативной амбулатории, вести операцию по извлечению пуль, короткими фразами руководить действиями Маргариты, бывшей у него на подхвате. Привалясь спинами к стене, прямо напротив них, полусидели двое мужчин и без умолку болтали, поблескивая глянцем заживляющих пластырей поверх ран, живописно размахивая руками и шевеля нетерпеливо пальцами и ступнями ног.