Михаил Корчмарев - Третье поколение

— А-а-а, — прорезал тишину растерянности и оцепенения визг какой-то женщины, впереди Фауста произошло движение, и на свободное пространство около столбиков разрядников вывалился Герм.

Лицо его было залито кровью, он еле держался на ногах, слабо пытаясь уклониться от ударов женщины, вооруженной железным прутом.

— Он — убийца, — выдохнула соседка Фауста, просившая у него листок с вопросом Главе, как сомнабула двинулась вперед, прыгнула на мальчишку и впилась зубами ему в горло.

Коротко треснули автоматные очереди, но буквально за мгновение до этого Фауст успел удержать Гермину, рвущуюся к брату, повиснув на ее плечах всей тяжестью тела. Женщины упали на тело растерзанного ими, но в последний миг бывшая соседка Фауста подняла голову, обвела взглядом людей. В нем не было ненависти, в нем светились торжество и благодарность.

Снова стало тихо. Невыключенные микрофоны разносили над площадью голоса членов правительства, прячущихся за барьером.

— Неконтролируемая ситуация…

— Везде одно и то же… Интересно, кто следующий?

— Всем сразу выходить не следует, вот что я скажу.

— Так ему и надо, старому перхуну.

— Должен кто-то выступить от членов Правительства. Не можем же мы здесь лежать вечно.

— Вы — распорядитель, вы и выступайте.

— Позвольте, вы — Мать Правительства, да и жена покойного.

— Вы не хуже моего знаете, что мы спим с ним в разных машинах. Последние двенадцать лет. Отодвиньте лучше его от меня: дурно пахнет…

— Пусть выступит глава войск охраны внутреннего порядка.

— Нет-нет. Что я им скажу?

— Скажете, что это несчастный случай, что незаменимых нет. Требуется, мол, сейчас провести демократические выборы, и на траур жмите, на траур… Да выключите кто-нибудь микрофоны, вас женщина просит.

— Как же я буду говорить, если микрофоны выключат?

Толпа на площади безмолвствовала. Оцепенение прошло, но солдаты войск охраны направляли оружие в сторону малейшего движения, и уйти возможным не представлялось.

— Вставайте же, старый дурак, и говорите-говорите-говорите. Я вам приказываю. Молчание страшно.

Из-за барьера на крыше прицепа появилась голова старика со съехавшим набок париком. Потом он показался, весь, успокаивающе помахивая руками, начал говорить дрожащим голосом.

— Братья и сестры мои! Товарищи! Не надо бросать камни! Давно умный человек сказал: не убий! Как он был прав! Я вас призываю к тому же, а мы в свою очередь готовы рассматривать произошедшее на наших глазах… как несчастный случай. И теперь мы скорбим, скорбим всем сердцем по ушедшему безвременно государственному деятелю. Крепом и трауром обошьют знамена, приспустят флаги, и мы простимся с ним, горячо любимым. Но горечь утраты не затмит нам глаза: нам нужен новый Глава Правительства. Пусть наши внешние и внутренние враги не радуются, не празднуют: в демократическом государстве, ведомом твердой рукой правительства, нет незаменимых. Мы не дадим им ни минуты передышки… не дозволим воспользоваться моментом нашей безграничной скорби. В этом деле, конечно, нужен трезвый, взвешенный подход, но нельзя и тянуть время. Оперативности требует от нас текущий момент: завтра может быть поздно. Поэтому я предлагаю провести демократические выборы прямо сейчас, и не вижу лучшей кандидатуры на пост главы, чем… чем…

Старик поправил парик, почувствовав себя непринужденней, наклонился к лежащим за барьером и спросил громким шепотом: «Кого предлагаю-то?» И усилители разнесли над головой людей:

— Кого предлагаю-то?

— Кого угодно, только быстрее, — ответил звонко голос Матери Правительства. — Вот этого давай, ему все одно скоро помирать.

— Из толпы надо бы кого, обмолодить кровь, так сказать.

— Болван! Из быдла?!

— Себя предлагаю, — снова зашептал Глава войск охраны, выпрямился гордо. — Я предлагаю избрать Главой Правительства…

— Ивонну! Ивонну! Он мудрый! Знает! Ивонну! — раздалось сразу в нескольких местах. — Ивонну!

Четверо мужчин подняли на плечи проповедника, понесли его к машинам, Фауст почувствовал, как быстрее забилось его сердце при виде седой патлатой головы, четкого профиля лица. Этот человек в рубище, и сейчас не выпускавший из рук посох, открыл ему нечто в нем самом. Возвышаясь над толпой, он внимательно осматривает лица людей, словно ищет кого. Но вот нашел: глаза проповедника наткнулись на горящий взгляд Фауста. И вновь успокаивающий взмах ресницами, точно благословение, и — мука знания своей судьбы в заостренных чертах.