Харри Мартинсон: Аниара

Все будто вмерзло в вечность, как в скалу, [8] Все будто вмерзло в вечность как в скалу… — аллюзия на «Божественную комедию». Сама ситуация напоминает положение грешников в нижних кругах ада у Данте.
все кажется навек окоченевшим,
алмазной крошкой [9], вкрапленной в кристалл,
чьи грани заключают бесконечность
в один прозрачный, монолитный зал.
Как часто мы в горах или на море
неправильно слова употребляли,
не проникая в сущность их значений,
не ведая, что эти пошлые словечки
когда-нибудь понадобятся нам
на корабле, держащем курс на Лиру.
Вот здесь они воистину уместны,
а мы авансом истаскали их.
Теперь же бессловесно созерцаем,
как безгранично и неизмеримо
простерся во все стороны Аид.

Отныне стали нашим утешеньем
словечки с уменьшительным значеньем;
запретным словом сделалась «звезда»,
моднейшими — «грудь», «бедра» и «живот»,
но «мозг» не произносим без стыда:
мы посланы в Аид его раденьем.

Сегодня представитель Руководства
так говорил собранью пассажиров:
— Не следует отчаиваться, лучше
научно-ясно видеть свой удел.
Не в первый раз случается такое.
Лет шестьдесят тому назад голдондер
с четырнадцатью тысячами душ
погиб — аппаратура отказала.
С огромным ускорением голдондер
пошел к Юпитеру, и там в пустынях
был погребен под плотной атмосферой
из гелия и водорода — эта
холодная перина одевает
проклятую звезду броней тысячемильной.
Такая участь в принципе возможна.
Но нам благоприятствует судьба:
от звезд и звездных свит мы ускользнули.
Теперь нас ожидает одиссея
длиною в жизнь. Там, впереди, конец.
И он наступит, рано или поздно.

Оркестр фантазмами нас просто загонял.
Моя партнерша Дейзи — идеал.
Она жила когда-то в Дорисбурге.
И хоть не первый год и не второй
приходит Дейзи Дуди в этот зал,
но разницы не видит никакой,
где ей балдеть в ее потрясном йурге —
на Аниаре или в Дорисбурге.

Танцуя йург, я понял очень ясно:
все, что зовется йургом, то прекрасно,
когда кружится Дейзи в ритме йурга,
болтая на жаргоне Дорисбурга.

— Негонден будешь, как сголдондишь гамму.
А я — глянди — долбаю эту драмму.

И Чэдвика взвинчу я, — шпарит Дейзи, —
я радиоактивна, гейгер в лондо,
я голодна и оголдую гонда,
а гладь на платье оголдеть как мондо.

Я весело кружусь. Я с толку сбит.
Глядишь, моя тоска и улетит:
дитя Земли, придя в экстаз от йурга,
лупцует смерть жаргоном Дорисбурга.

Пять лет мы, не снижая скорость, шли
к застывшему изображенью Лиры.
Вот выступает главный астроном
с докладом о космических глубинах.
В руке он держит чашу из стекла.

— Мы понимаем, кажется, что космос,
в котором мы находимся, — не то,
что означало наше слово «космос»,
рожденное земным воображеньем.

Мы ощутили глубину глубин,
в которых заблудилась Аниара.
Весьма наивно было, исходя
из свойства человеческого мозга,
решить, что у Загадки есть структура.
Мы поняли: стеклянная прозрачность,
которая обстала Аниару,
есть дух, непостижимый вечный дух,
и мы вершим свой путь по морю духа.

То, в чем свой путь свершает Аниара,
обходится без черепной коробки,
живет без мозгового вещества.
То, в чем мы путь вершим свой, существует,
в мыслительных процессах не нуждаясь,
поскольку дух превыше мира мысли.
Сквозь Бога, Смерть, Загадку лег наш путь.
Кривая вывезет куда-нибудь.
Полезно было б сообщить Земле,
что гордый наш корабль в пространстве духа –
не более чем пузырек в стекле.

Я расскажу, что слышал о стекле,
и вы поймете. Всякое стекло,
покуда не сотрется в порошок,
хранит в себе пузырики-пустоты,
пузырики ползут в стеклянной массе,
и через много сотен лет пузырик,
глядишь, проделал путь в своем стекле.

И Аниара в пропасти парсеков
пузыриком таким вершит свой путь,
и сводов бездны ей не разомкнуть.
Хотя мы и глотаем расстоянья
и скорость наша очень велика,
но, по масштабам космоса, она
лишь скорости пузырика равна,
пузырика в стекле прозрачной чаши.
***
Дрожа от этой ясности, бегу я
туда, где Дейзи кружится, ликуя,
и где не гаснет жаркий красный свет.
Прижавшись к ней, шепчу я, как заклятья:
— Впусти, впусти меня в свои объятья,
там ясной и холодной смерти нет!
Живут долины Дорис в залах Мимы,
долины лоном Дейзи заменимы.
Забудем мы, вжимая тело в тело,
что Аниарой бездна завладела.