Павел Амнуэль - Имя твоё...

– Что? – спросил я.

Взгляд Бородулина стал, наконец, осмысленным, по крайней мере настолько, чтобы следователь понял, что задержанная все еще находится в комнате и с ней нужно что-то делать.

Он думал о чем-то и не мог принять решения.

– В коридоре, – пробормотал он. – Подождите в коридоре.

Он не боялся, что я убегу?

Я вышла в коридор и села на длинную узкую скамью – милиционер, доставивший меня на допрос из камеры, сел рядом, а напротив сидела женщина в милицейской форме и смотрела на меня, как удав на кролика, она не позволила бы мне не только сбежать, но даже подняться со скамьи без специального распоряжения следователя Бородулина.

– Что? – спросила я, и оба представителя органов правопорядка сделали вид, будто не слышат меня и не видят: два живых истукана. Но мой вопрос им и не предназначался.

Что я мог ответить? Я не слышал собеседника Бородулина, не знал, какую информацию получил следователь, и чем эта информация могла нам грозить. Единственное, что я знал, так это то, что, выпроводив Алину из кабинета, следователь принялся звонить сначала своему непосредственному начальству, потом куда-то еще, и отовсюду получал достаточно невразумительные ответы на вопрос, который оставался для меня скрытым.

Коротко тренькнул звонок, и женщина-милиционер сделала мне знак: ну-ка, мол, давай опять на допрос. В кабинете за прошедшие несколько минут атмосфера изменилась радикально: бумаги следователь убрал в ящик, перед ним лежал небольшой бланк, уже наполовину заполненный, и Бородулин ощущал такую неуверенность в себе и своих поступках, что мне даже стало его немного жаль – чисто женская реакция на мужскую слабость.

– Садитесь, Алина Сергеевна, – сказал он странным осипшим голосом.

Когда я села, он долго смотрел на меня взглядом, смысл которого я не могла понять – не осуждающе, не зло, а с каким-то внутренним страхом, вызванным неизвестно чем и потому непонятным.

– Я вам подпишу пропуск, – сказал он, наконец, – и вы пойдете домой. Прошу никуда из дома не отлучаться. Вам позвонят или придут. Или…

Он сделал паузу, в которую я вклинила свой вопрос:

– А мама?

– Что? – переспросил он. – А… Ну да… Нет, ваша мать сейчас дома… То есть, она и была…

Так они маму не задержали? Она все это время сидела дома, бедная, я могла себе представить, как она нервничала, как звонила во все инстанции, ничего не понимая, а может, она была не одна, а кто-то, участковый инспектор, например, находился с ней, охраняя или, наоборот, следя, чтобы не сбежала?

Бородулин протянул мне подписанный пропуск, дверь открылась, и следователь сказал возникшей на пороге сотруднице:

– Кира, отвези сама домой Алину Сергеевну.

– Слушаюсь, – ответила Кира, не поняв произошедшей перемены. Мы обе ничего не понимали, да еще я – третий.

Я встала, взяла из руки Бородулина пропуск и не удержалась от вопроса:

– Что случилось? Меня уже не обвиняют в…

Произнести слово «убийство» было свыше моих сил.

Глядя куда-то в сторону окна, Бородулин ответил:

– Вас ни в чем не обвиняют. Э… За неимением убитого.

– Что вы сказали? – поразилась я.

– Вы, конечно, не в курсе, – с неожиданно злой иронией произнес следователь. – Вы, конечно, и сейчас понятия не имеете… Вы… – он буквально захлебывался ненавистью то ли ко мне лично, то ли к обстоятельствам, вынудившим его поступить вопреки здравому смыслу и всякой логике. – Вы… Вы действительно не знаете, что Мельников жив?

Мои ноги приросли к полу.

– Как? – растерянно сказала я. – Как жив? А где нож?

Наверное, это был самый глупый из вопросов, какие я могла задать. Однако следователь воспринял мои слова как вполне естественные и ответил:

– В кармане у него нож. В кармане.

– А… А тело?

– Какое тело? – крикнул Бородулин. – Что вы мне комедию разыгрываете? Не знаю, какие у вас там отношения, и что вы с этим Мельниковым задумали! Жив он. Лежал в морге на столе, а потом встал и пошел. Идите! Идите, ради Бога, дайте мне подумать.

Подумать и мне – нам – было о чем. Я вышла из кабинета следом за женщиной, она даже головы в мою сторону не повернула, так мы и шли до лестницы, а потом на первый этаж и к выходу, где дежурный проверил мой пропуск и удивился, должно быть, не меньше, чем был удивлен следователь, услышав странную информацию по телефону.

Домой меня довезли на милицейском «жигуле» – вероятно, том самом, на котором доставили в отделение несколько часов назад.

– Поднимитесь к себе, – сказала сопровождающая, – и из квартиры не выходите. Вам понятно?