Павел Амнуэль - Имя твоё...

Но иначе из дома не выйти, – сказал ты. Нет, ты не сказал это и даже не подумал, это был отголосок твоей невысказанной мысли, упавший в мое подсознание еще тогда, когда ты был здесь; потом ты ушел, а мысль осталась.

Мысль осталась, а меня больше не было с тобой рядом. Я не могу сказать, что не заметил, как произошел переход. Или точнее – переброс? Я стоял, подперев собой притолоку и слышал слова Алины: «Я бы хотела поговорить…»

В это мгновение отрезало звук, и почти сразу свет тоже померк, но продолжалось это так недолго, что я не мог бы сказать определенно, был ли мрак вообще – может, мне только показалось от страха. Просто в следующее – третье по счету – мгновение я увидел стены своей квартиры и не сразу понял, что стою у письменного стола, а правой рукой крепко держусь, чтобы не упасть, за выступ книжной полки.

Первым моим ощущением, когда я пришел в себя, была злость. Не знаю, что происходило, и какая сила позволяла Алине неожиданно появляться здесь, а мне – в Москве, но почему эта сила, чем бы она ни объяснялась, выбросила меня обратно в самый серьезный для нас с Алиной момент? Я должен быть с ней, почему мне не дозволено там быть?

Возможно, при зрелом размышлении я поразился бы легкости, с которой принял собственную – и Алинину – способность перемещения в пространстве. Человек, видимо, может приспосабливаться ко всему и поступать согласно изменившимся обстоятельствам. Думать можно потом. Удивляться – тоже. Возможно, даже с ума сойти от удивления или страха. Но – потом. А сейчас я разозлился на проклятую природу. Я должен быть с Алиной!

Чтобы принимать решение, нужно знать хотя бы, на каком я свете. Либо я могу вновь оказаться в Москве, либо это теперь физически невозможно. В первом случае я должен был лишь пожелать – не знаю как, не знаю что, но действие могло быть результатом желания. Во втором случае все усложнялось неимоверно – покупка билета, виза, потеря времени, сколько: день, два, неделя? Что будет с Алиной?

Зазвонил телефон, но я не обратил на него внимания. Почему-то именно сейчас, в момент, абсолютно не подходящий, в пальцах возник знакомый мне зуд, а в голове зажужжал невидимый и неощутимый приборчик – где бумага, где ручка, где хотя бы угол стола, куда можно положить лист? Зачем мне это сейчас?

«Ничто не разделимо, – бежали буквы независимо от моего желания. – И ничто не соединимо вне воли твоей. То, что прошло, будет опять, а то, что будет, уже было с тобой. Сложности не понимаешь. Единение достижимо».

И все? Господи, Экклезиаст выискался! «Что было, то и будет». Сказал бы еще: «Время бросать камни, и время собирать камни».

Я сел на диван – недавно здесь сидела Алина – и закрыл глаза, пытаясь утишить боль, полыхнувшую в затылке. Пожар распространялся на височные доли, но и ослабевал понемногу – будто раньше горел высокий лес на небольшом участке, а теперь тлела трава, выгорая до черноты.

Все. И теперь я действительно знал что делать.

Лет десять назад, когда я еще был научным работником и занимался проблемами воздействия слабых электромагнитных излучений на человеческую психику, на семинаре возник спор о том, помогает ли стресс введению мозга в критический режим восприятия. Спор был схоластическим – экспериментальных данных на этот счет не было ни у Олега Дозорцева, защищавшего тезис о положительной обратной связи, ни у моего шефа Дмитрия Алексеевича (это было еще до начала опытов с Росиным). Но ведь обычно так и бывает: чем меньше говорит практика, тем громче настаивает на своем теория.

Дмитрий Алексеевич настаивал на том, что стресс обязательно помогает восприятию, поскольку в такие минуты должен возникать резонансный отклик на внешние раздражители. Умно, конечно, и вполне аргументировано, на что Олег Сергеевич отвечал – и тоже вполне разумно, – что возбуждение коры ставит блок в восприятии, возникает плотина, нагромождение глыб-мыслей и эмоций, и прорваться сквозь плотину вряд ли способен даже мощный внешний раздражитель. Разрушить плотину – да, возможно, и в результате мы получим не восприимчивое к атаке сознание, а сознание, подавленное, сознание-зомби, разве это нам нужно?

Вообще говоря, нам – точнее, институтскому начальству – нужно было именно это, но на семинарах и в открытую о подобных планах говорить было не принято, и потому Дмитрий Алексеевич тактично свернул дискуссию с опасного направления. Но тезис я запомнил, обдумал и с аргументами Олега Сергеевича согласился.