Юрий Леднев - Мать скорбящая

Стараясь отвлечь ее от неприятных дум, он спросил:

— Скажи: а мать свою ты тоже помнишь?

При упоминании о матери она так радостно улыбнулась, в ее глазах вспыхнул такой радостный огонек, что можно было подумать, будто она в самом деле увидела вдруг появившуюся в комнате маму.

— Мама! — воскликнула по-детски она. — Мама всегда улыбалась, когда смотрела на меня. Я это помню. Еще она пела мне веселые смешные песенки. На новогодней елке моя мама была Снегурочкой, я ее тогда сразу узнала! — Она мечтательно умолкла, потом помрачнела: — Еще я помню ее мертвой… Мы сидели дома вдвоем. Она читала мне книжку. Вдруг на улице раздался сильный удар и страшный свист. Дом тряхнуло. Завыли сирены. Мать выбежала на балкон. Потом вернулась, завязала мне рот мокрым платком, закрыла окна и двери и упала на пол. Как сейчас вижу ее лицо в тот момент: страшное, чужое, искаженное. Наверное, она глотнула этого «бинара» или получила большую дозу облучения. Лежит на полу: неподвижная, руки скрючены, глаза навыкате. Я испугалась, закричала: «Мама, мамочка, вставай!» Стала тормошить ее, тянуть за руку. Потом сама потеряла сознание. Очнулась в спецгоспитале каком-то. Находился он где-то в пещере. Стены и потолок — каменные, сырые. Все ходят в противогазах. А со всех сторон — стоны, крики, бред, страдания. Потом — бункер. Стены там были белые. И опять — противогазы, маски, комбинезоны и эти, новые, очищающие воздух респираторы. И везде — умирающие и мертвые, мертвые и умирающие. Жуть! Да вы сами знаете, что это такое, сами насмотрелись. Да? — Она поглядела на него так, словно хотела убедиться, что перед ней — не призрак, а живой человек.

Он кивнул ей, а она продолжала рассказывать:

— Потом — уколы, переливания, процедуры, мази, маски — и все это много лет. Мне до сих пор снятся горы трупов. Я думала, что в душе моей навсегда останется ужас смерти. Но, когда родилась она, стало легче. Я стала забывать. С ней такая радость! С ней хочется жить. Жить, жить, жить! А они, — женщина показала на окно, — отравили мою радость! Они все разрушили! Полуидиоты несчастные! — Она закрыла лицо руками…

И тут заговорил он. Он говорил о том же самом, но по-своему. По его выходило, что катастрофа обрушилась не на один город, а на всю планету сразу. Произошло это вероломно. Правда, о возможности удара говорили много и постоянно. Некоторые умы даже подсчитали ущерб материальный, масштаб разрушений и количество жертв от любой возможной войны: атомной, газовой, нейтронной. А умы деловые попутно с убытком вывели финансовую выгоду и некий моральный выигрыш от предстоящей массовой бойни; о ней вещали на все лады политики и военные. Но она все же стала внезапной, была необъявленной, и в том — ее вероломность.

Как предположили позднее научные эксперты, вначале был произведен лучевой удар из новейшего оружия. Он и стал детонатором в цепи трагических последствий, прокатившихся по планете. От удара стали взрываться склады ядерных и нейтронных зарядов, которых к тому времени было великое множество. На всех континентах прогремели неслыханные грозы, пронеслись радиоактивные смерчи, сея смерть, заражая землю, воду, воздух.

За короткий срок было умерщвлено и отравлено почти все живое на суше, в морях и океанах. Цветущая планета представила собой страшную картину: всюду непрерывно грохотали взрывы, пылали леса, горели хранилища нефтепродуктов, склады каменного угля, торфа. Из разрушенных плотин водохранилищ неслись, бурля, потоки закипевшей воды. Ядовитая гарь, дым и едкая пыль носились над Землей, смешиваясь с запахом горелого мяса. Рушились горные обвалы, начались землетрясения. Крики, стоны, вопли умиравших людей и животных покрывал жуткий вой сирен и гудков…

Из девяти миллиардов людей, составляющих когда-то великое Человечество, чудом уцелело несколько сотен человек. Остальные погибли смертью, недостойной для разумного существа, способом массового самоубийства, которое подготавливалось методично, неотвратимо, на самом высоком научном уровне…

Она слушала его ужасное повествование, широко раскрыв глаза. А он в нарушение запрета, будто стремясь опровергнуть ее упрек в том, что хочет скрыть правду от потомков, выложил ей все, что было ему известно о страшном апокалипсисе. Он подавал ей самые жуткие факты без всяких страстей и эмоций, как эксперт, а она ловила каждое слово как откровение пророка.

Когда он закончил свой рассказ, то сам ужаснулся. И в его воспаленном сознании встали опять проклятые вопросы, которые частенько мучили его до бессонницы: