Александр Рубан - Феакийские корабли

Демодок сел. Молча.

— Сначала ты расскажешь мне о своих приключениях, — объявил Командор. — А потом буду говорить я.

Дима рассказал, стараясь быть как можно более кратким и опуская подробности, а, дойдя до своего спасения, добавил, что о судьбе феакийского корабля всё ещё ничего не знает и очень хотел бы…

— Узнаешь, — пообещал Командор и потребовал продолжать.

Продолжили в кают-компании, где ещё (или уже) ничего не было разворочено и выпотрошено, стояли удобные мягкие кресла перед низеньким столиком, и стюард (улучшенной модификации, но молчаливый, как тот, и очень предупредительный) бесшумно сновал из камбуза и на камбуз, ловко и вовремя принося запотевшие баночки сока.

Узнав, что у Демодока десятизначный код, Командор заметно посуровел (Дима не понял, почему), но заявил, что, может быть, это и к лучшему. По крайней мере, пока. А, выслушав Димин рассказ до конца, предложил ему связаться с Информаторием по своему дурацкому коду и затребовать записи — Наденькины и его, Командора, собственные. Все записи их последней экспедиции, и особенно те, что «только для исполнителя».

— Разве это возможно? — удивился Демодок. — Ведь не я исполнитель…

Командор усмехнулся и промолчал.

«Акратия, — подумал Демодок. — Надо же, дрянь какая…» — Его уже мутило от явных и недвусмысленных признаков свалившейся на него власти в мире безвластия.

Командор ждал, и Дима сделал запрос. Информаторий осведомился, видит ли их беседу ещё кто-нибудь, кроме держателя когда ДЕМОДОКХва. Командор отрицательно покачал головой, и Дима ответил, что будет просматривать записи лично и в полном одиночестве, а техника он, мол, попросил заняться своими делами. На четвертой или пятой записи Демодок обнаружил, что его бокал пуст, а стюард почему-то не торопится принести новую баночку. Но, глянув на Командора, понял, что так и надо. Случайностей не бывает…

У него забыто, по-двадцатилетнему, участился пульс, когда он увидел на экране южный край земного круга, обрывающийся в ничто почти сразу за искаженной береговой линией Африки, чуть южнее страны лотофагов. Странно было думать, что на этой висящей в пустоте плоской тарелке он провел сорок лет… Совершив облет земного круга, шлюп замер над его центром, где география почти совпадала с действительной, и начал снижаться над северным берегом Крита. Но с высоты примерно в пять километров снова резко набрал высоту и двинулся к западному побережью Пелопонеса.

— Это я перехватил у Наденьки управление шлюпом, — вполголоса объяснил Командор. — Она обычно не возражает, если я делаю это молча.

— А зачем? — спросил Демодок.

— Сейчас увидишь. — Командор пробежался пальцами по клавишам терминала. Теперь на экране была Итака. Крупным планом. Сверху. И поверх оптического изображения — совпадающие с ним алые линии контурной карты. — Я опустил несколько часов и совместил наши записи, — объяснил Командор. — Наденька записывала оптику, а я — приборы. В том числе масс-локатор… Смотри вот сюда, — он ткнул пальцем на север острова, чуть южнее форкинской бухты, и через несколько секунд там вспыхнула алая точка — раз и ещё раз. — Внепространственный переход, — сказал командор. — Что-то похожее я заметил ещё с Крита.

— В Элладе? — удивился Демодок. — Это невозможно.

— То же самое говорила мне Надежда Мироновна. А ученики твоего Тоона, оказывается, освоили внепространственный переход. Вот что значит независимая мысль.

— От чего независимая? — усмехнулся Демодок.

— От стереотипов своего мира. Между прочим, это относится не только к квазимирам. Доказано, что паровая машина была создана ещё в древнем Риме — но лишь один раз и ненадолго. Чей-то могучий ум сумел освободиться от стереотипов, но остальные сочли «чудо» невозможным. Или ненужным… Так. — Командор снова поиграл клавишами. — Дальше просто. Тебя мы видели в тот же день, но ещё не знали, что это ты. А ближе к утру… Вот. — Алая точка замигала на юге алого контура Лефкаса, смещаясь на север вдоль восточного берега острова, и, мигнув последний раз на скале Итапетра, погасла. — Ещё два часа опустим, — сказал Командор.

Мощная вспышка на том же месте — и шлюп ринулся дальше на север. Корма корабля, едва различимая сквозь туман. Изображение проясняется, наливаясь желтым (задействована противотуманная оптика). Человек, свешиваясь с кормы, напряженно всматривается в волны; тело юноши, обезображенное тремя страшными ранами, покачивается на волнах почти рядом с кормой; в отдалении — Посейдон с удивленно-скорбным лицом, ополаскивает трезубец и вдруг в непонятном раздражении с силой вонзает его в морское дно…