Владимир Михайлов - Сторож брату моему

Руководитель: Могу. Сейчас связи нет и быть не может. Экспедиция находится очень, очень далеко, и ее аппаратура не обладает такой мощностью, чтобы… Сейчас я покажу вам, где она. Вот. Можете оценить расстояние. И сделать вывод: если они сейчас и пошлют нам сообщение, то мы его получим лишь через много лет, когда корабль давно уже успеет вернуться. Ведь мы пока не знаем способов связи в сопространстве. Однако то, что мы успели получить, позволяет быть уверенными в том, что дела в экспедиции идут нормально.

«Новости„: Не смогли бы вы расшифровать, что значит «Дела идут нормально“?

Руководитель: Вас интересует, что у них происходит? Там значительно спокойнее, чем здесь у нас. (Смех.) Они работают циклами. Каждая звезда – цикл. Они выходят из сопространства вблизи звезды – конечно, «вблизи» по астрономическим масштабам, потом несколько дней – может быть, даже недель, – медленно подходят к звезде на удобное для наблюдений расстояние, чтобы сделать необходимые записи. Время сближения они используют для расшифровки записей, сделанных во время предыдущего цикла. Разумеется, для черновой, предварительной расшифровки. Сделав записи у очередной звезды, выбирают по списку следующую, берут курс на нее – и опять уходят в сопространство, чтобы, вынырнув, начать все сначала.

«Глобинформ»: Мы все вам очень благодарны».

В экспедиции дела и в самом деле шли нормально.

Все механизмы работали великолепно. Экипаж знал свое дело. Аверов быстро освоился с непривычными условиями, и никаких претензий к нему у Шувалова не было. В списке намеченных для зондирования звезд больше половины названий было уже вычеркнуто. Зато в информатории становилось все больше коробочек с записанными кристаллами, и в зыбкие, последние перед сном минуты можно было помечтать о том, как на Земле, даже не отдохнув как следует, они засядут за детальную расшифровку и изучение записей и узнают много неведомого, и Шувалов, сам укоряя себя за недостойные чувства, все же не мог не представить, как он окажется прав и оппоненты будут каяться и посыпать главы свои пеплом. Большой спрос на пепел будет, когда экспедиция вернется…

– Да, – крикнул Шувалов, когда в дверь постучали. – Прошу!

Это оказался Аверов.

– Все? – спросил Шувалов. – Хорошо, тогда…

Он умолк, увидев, что Аверов покачал головой.

– Ну-ну. Что-нибудь интересное?

– Кажется, – сказал Аверов озабоченно. – Не хотите ли зайти сейчас в центр, посмотреть?

Шувалов усмехнулся.

– Хочу, не хочу, – сказал он, – а, видимо, придется. Что у вас за манеры, друг мой. Сейчас, я только закончу…

– Да, – сказал Аверов. – Очень интересно. Видите ли, эта звездочка, которую мы зондировали последней, – ну та, под литерой Даль…

– Нет, – воспротивился Шувалов. – Я посмотрю и увижу сам. Комментарии будут потом. Ладно, закончу вечером. Идемте.

Он зашагал по коридору так стремительно, что Аверов едва поспевал за ним.

В научном центре они просмотрели запись несколько раз.

На бледном экране плясала кривая линия, витки торопливо сменяли друг друга, они то сжимались – и линия становилась почти прямой, то вырастали – и кривая делалась похожей на зубья пилы. На шкале хронометра цифры – секунды – выскакивали, чтобы тут же уступить место следующим, десятые доли кувыркались, как акробаты, сотые неразличимо мерцали. Вдруг линия стремительно бросилась вверх и словно уперлась в край экрана – казалось, пронизав рамку, кривая ушла куда-то в пространство, и прошло не менее полутора секунд, прежде чем она вернулась на свое место – и снова затанцевали зубчики.

– Вот такой пик, – сказал Аверов, переводя взгляд с экрана на лицо Шувалова и обратно. – Я не уверен, конечно, что моя интерпретация правильна, но мне сразу показалось…

– Обождите, друг мой, – мягко прервал его Шувалов. – Не станем поспешать с выводами. Покажите еще раз. И помедленней, будьте любезны.

Прошло несколько секунд.

– Что-нибудь не в порядке, друг мой?

– Нет… я просто волнуюсь.

– Ну-ну, доктор… Не нужно сразу же предполагать худшее.

Они оба чувствовали себя в этот миг, как врачи у постели больного. И не просто больного, а близкого человека.

Наконец Аверов переключил режим. Лицо его вновь стало спокойным, лишь глаза учащенно моргали, выдавая тревогу.

На этот раз кривая извивалась медленно, словно сытый питон, десятые доли не выскакивали в окошечке, а выползали, сотые вертелись с ленцой. Снова линия потекла вверх; теперь она поднималась медленно, но упорно, и это медлительное движение казалось мощным, неудержимым. Наконец кривая ушла за экран, и ученые долго ждали, пока нисходящий виток не появился снова.