Владимир Михайлов - Властелин

— Отец говорил мне. — Похоже, Рубин Власти не обиделся на фамильярное к нему обращение. — И Советник тоже. Но мне кажется, это у них уже от бремени лет.

— Я тоже не молод, Изар. И так же прошу: возьми.

— Ну хорошо. Теперь, кажется, все? Эфат, плащ!

— Не все, Рубин Власти.

— Да, ты прав. Перчатки… Те. — Он запнулся.

— Да, Рубин Власти, — сказал Эфат. Вынул из особого ящичка тончайшие, из синтетика. С поклоном подал. Затем по его губам прошла тень улыбки.

— Звонили с телевидения, Изар. Интересовались, как вы будете одеты.

— Невежды, — сказал Изар. — Это им давно следовало знать из истории. Чему их учили?

— Телевидение, Рубин Власти. — Эфат пожал плечами.

— Да, ты прав. Ну, что же — мне пора. Не волнуйся. Отдыхай. Смотри телевизор.

— Я буду смотреть телевизор, Изар. Весь мир будет.

— Конечно, — согласился Изар. — Сегодня весь мир без исключения будет смотреть телевизор.

Он кивнул камердинеру и вышел. Спустился по лестнице, пересек пустой вестибюль. Швейцар поклонился, нажал кнопку — тяжелая дверь отъехала.

— Удачи, Рубин Власти, — проговорил он вдогонку.

Изар, не оборачиваясь, кивнул. Дверь за его спиной затворилась, басовито рокоча. Четверо стражей — сегодня то были Уидонские гвардейцы — отсалютовали и вновь окаменели. Конюший и два прислужника внизу, у крыльца, склонились, лошадь, которую конюший держал под уздцы, тоже опустила длинную, породистую голову.

— Я приказал оседлать «Огонь милосердия». Рубин Власти.

— Да, — сказал Изар. — Прекрасная лошадь, благодарю вас, Топаз. Но велите расседлать. Я пойду пешком. Прекрасный вечер.

Он повернулся и пошел. Не так уж далеко было до Жилища Власти, и лучше было пройти это расстояние пешком, глубоко и спокойно дыша, ни на что не обращая внимания и ни о чем не думая; ни о незримой охране, ни о столь же незаметном телевидении, и меньше всего — о том, что предстояло. Все было продумано заранее. Задолго до его рождения. И не раз испытано на практике. Не раз, подумал Изар. А сколько же? Он принялся считать. Арифметика помогала идти, ни о чем другом не думая.

Странно: здесь ничего не изменилось за столько лет. Хотя — тут годы как раз не проходят. Да и чему меняться? Все тот же дом, и та же веранда, залитая исходящим отовсюду золотистым светом; и поросший яркой муравой луг, пересеченный медленно струящейся речкой, окаймленной невысокими кустами; и кромка леса вдали — у высокого горизонта. Я стоял и смотрел; но если много лет назад, глядя на все это впервые и еще совершенно не понимая, где я оказался и что это такое, — если тогда я старался как бы вобрать все, доступное взгляду, в себя, то сейчас мне не на шутку захотелось вдруг самому раствориться во всем окружающем, и уже никогда, никогда больше не уходить отсюда; потому, быть может, что мне было известно: только здесь — и нигде больше я смогу в будущем находиться с нею. Только здесь — когда там, дома, мои дни истекут, и останется один только вечный, непреходящий день здесь… Впрочем, — тут же подумал я, — Мастер и тогда не даст подолгу засиживаться без работы. Не тот у него характер. А, да пускай гоняет — все равно, каждый раз мы — и она, и я — будем возвращаться сюда, если не в этот двухэтажный дом с высокой крышей, то во всяком случае в его окрестности — и пребудем, пока существуют миры, а также те, кто следит, чтобы эти миры продолжали существовать. Станем постоянными жителями Фермы — как иеромонах Никодим, например…

Мысли мои прервались от звука шагов. Занятно: я не разучился узнавать шаги, и сейчас, едва услышав, уже знал, кто приближается: высокий, сильный, чуть насмешливый человек вечно среднего возраста.

Мастер подошел и, как встарь, положил мне руку на плечо, как бы обнимая.

— С приездом, Ульдемир, — сказал он таким голосом, будто мы не виделись — ну, от силы каких-нибудь три дня. Словно мы вернулись в те времена, когда все были молоды и — ну да, наверное же мы были тогда счастливы, хотя и не понимали этого; подлинное счастье всегда остается в прошлом, оно всегда уже ушло, и его видишь только со спины, потому что никак нельзя обогнать его, чтобы снова встретиться лицом к лицу, чтобы воскликнуть: «Я знаю тебя! Твое имя — Счастье!» — и в ответ увидеть ту улыбку, которой улыбается только Счастье — но тогда тебе казалось, что всего лишь улыбнулась женщина…

— Здравствуй, Мастер, — сказал я и вздохнул невольно. — Тепла тебе.

— Ты рад снова оказаться здесь, капитан?

Серьезный ответ занял бы слишком много времени. И я предпочел увести разговор в сторону: