Сергей Смирнов - Без симптомов (Сборник)

Франсуа засиял от радости:

– Наверно, телевизор?

– Три!..

Робот затрясся; в его железном чреве что-то запрыгало и загромыхало. Он надел белую панамку, и все трое вышли на улицу.

За углом они сели в автомобиль: Жерье за руль, рядом Франсуа, позади - Вильбау. Через минуту они уже мчались по пустынным предрассветным улицам.

– Я люблю кататься, - говорил Франсуа, и его бронирован- ное лицо так и лучилось. Вильбау рылся в саквояже. Когда ма- шина въехала на мост, он что-то шепнул Жерье, и тот выключил двигатель.

– Франсуа, мальчик мой, - проговорил Вильбау фальшивым голосом, - не дурно бы сейчас перекусить!.. Дорога предсто- ит, знаешь ли, дальняя…

– Вы очень добры, - застенчиво ответил Франсуа. - По правде говоря, я давно уже хотел скушать какой-нибудь махо- вичок…

– "Маховичок"! - презрительно повторил Вильбау, вынул из саквояжа бронебойную гранату кумулятивного действия и быстро выдернул предохранительную чеку.

– Вот, дружочек, это тебе будет больше по вкусу…

Франсуа вытер руки о панамку, взял гранату и сунул ее в рот.

– Драпай! - взвизгнул Жерье.

– Заводи!.. - крикнул Вильбау, но Жерье уже улепетывал по мосту. Вильбау схватил кастрюльку и бросился следом.

Метров через сто Вильбау нагнал приятеля. Тяжело дыша, они остановились и посмотрели назад. Автомобиль на ходу странно осел и накренился, потом из него повалил дым. Вне- запно дверца открылась, и они увидели оплывшего, раскаленно- го докрасна Франсуа.

На голове у него догорала панамка, а на спине - остатки кожаного сиденья. Повертевшись на месте, робот с криком "Ух ты!" бросился через парапет в реку. Вода вскипела и пошла пузырями; всплыла дохлая собака.

Но уже минуту спустя Франсуа выкарабкивался из воды на набережную. При этом он немодулированным голосом распевал куплеты, а с его круглой головы черными пластинками слетала окалина.

Грабители устремились в ближайший проходной двор и целых полчаса носились по тихим переулкам, заметая следы.

В предместье Жильмобль, в одном из безлюдных маленьких парков, они сели на скамейку.

– Шеф, - сказал Жерье, - мне кажется, пора делить добы- чу…

– Хочешь дать тягу?

– Как договорились: уходим по одному…

– Ха-ха-ха! - демонически рявкнул Вильбау и плотно обхва- тил руками кастрюльку. Жерье молча вцепился шефу в глотку длинными пальцами.

– Эй, ребята! - несколько полицейских умело скрутили гра- бителей и надели наручники.

Один из них выступил вперед:

– Я префект полиции Лакруа. Вы арестованы по обвинению в краже и нападении на робота-агента.

– Так я и знал, - прохрипел Вильбау. - Ваш проклятый Франсуа, стало быть, остался невредим?

– Рецидивист, - ответил префект, - такого парня, как Франсуа, голыми руками не возьмешь. Кстати, Буше, где он сейчас?

– Видите ли, месье, эти молодчики скормили ему противо- танковую гранату, он сделался от нее вроде как пьяный, и его отправили на завод для замены кантровой гайки. Капитану Тро- пезу пришлось дать ему отгул на сегодня.

Префект кивнул и взял в руки кастрюльку, бормоча:

– В нее, пожалуй, войдет литра два… Считай, четверть миллиона франков, а?

Развязав шпагат, он открыл крышку и расхохотался.

– В чем дело? - спросил Вильбау, предчувствуя подвох.

– Какой идиот догадался хранить воду в негерметичной по- суде? - ответил префект и показал кастрюлю грабителям: там на ржавом, давно высохшем дне сидел мрачный таракан.

Это случилось в те жуткие времена, когда чистая роднико- вая вода стала антикварной редкостью.

Все мы - камни, упавшие в воду: от нас идут круги. Это любимая фраза Белозерова. Он часто повторял ее, особенно в последние месяцы перед гибелью. Как задумается, так потом наверняка улыбнется и скажет. Впрочем, в самые последние наши встречи он будто совсем ни о чем не задумывался: он казался рабом каких-то навязчивых жестов, взгляд его подолгу вцеплялся в, казалось бы, незначащие предметы, он вел себя как следователь на месте преступления, почти не разговаривал и только изредка, как бы извиняясь за свои странности, грустно вздыхал. Он производил впечатление человека с расстроенной психикой; понимал, что тревожит друзей, и очень от этого страдал. Глядеть на него было больно, но вот в чем все мы ему завидовали: каждый из нас, его друзей, чувствовал, что груз знания, который обрушился на Белозерова, его бы раздавил гораздо быстрее и безжалостней. Белозеров казался нам чудом психической выносливости… Бывало, я полушутя спрашивал его, как это он справляется со всеми своими ежедневными открытиями. Он всегда хмыкал недоуменно и пожимал плечами. И только однажды вдруг сосредоточенно нахмурился, взглянул на меня пристально и сказал такое: