Юрий Манов - Тринадцатый апостол

Берлога получилась уютная, тепло держала хорошо, и согрелись апостолы довольно быстро. А, поужинав холодной олениной, и вовсе повеселели. И только тогда Буткевич спросил Семенова:

— Слышь, командир, а кто это был?

— Ты про что?

— Про того, что ночью приходил.

Семенов долго медлил с ответом:

— А Бог его знает…

Глубокой ночью Семенов проснулся. Проснулся не от сосущего голода, как бывало частенько в последние две недели, не от страха, как прошлой ночью, а от какого-то неясного чувства. Словно вспомнил что-то важное, что должен был сделать, но не сделал. Наспех накинув на плечи куртку и подхватив за ремень автомат, он выскользнул из берлоги. И тут же почувствовал, что очень близко кто-то есть. Именно почувствовал, а не увидел или услышал. Кто-то очень большой, но… не опасный.

Минут пять он стоял не двигаясь, всматриваясь в темноту. Потом быстро обулся в снегоступы и двинулся в сторону реки. Он уже знал, что надо делать. Осторожно разрядил все три растяжки и со спокойным сердцем отправился назад, к берлоге. Перед тем как нырнуть под брезент, Семенов обернулся…

«Ночной гость» уже был здесь, стоял под засохшей лиственницей, огромный, недвижимый. И так же холодной голубизной горели его глаза. Но сейчас он был не один. У ног гиганта был еще кто-то. Или что-то? Маленький, не выше метра, но глаза его горели так же ярко.

— Извините, мужики, — громко крикнул Семенов. — В гости не приглашаю, самим тесно! Но за еду спасибо! Не знаю, кто вы есть, но спасибо!

После чего он неожиданно для себя перекрестился и полез спать. Лишь пробормотал по себя:

— Блин, мистика какая-то. Расскажи кому — не поверят. А, ладно, будь что будет…

Утром Семенов понял, что «ночной гость» спас им жизнь еще раз.

Волки! Стая волков — полдюжины полуторалеток и матерый самец, видимо, собиралась поужинать апостолами этой ночью. У волков были все шансы на успех — спящие апостолы представляли собой легкую добычу. Но неведомая сила уберегла людей. Эта сила раздавила, растерзала, раскрошила серый молодняк. Останки волков были разбросаны по всей поляне, свисали даже с ветвей деревьев. Но волчий вожак, судя по следам борьбы и кровавым пятнам тут и там, бился достойно. И неведомая сила отдала ему должное и тело его не терзала. Семенов потом долго вспоминал эту оскаленную в лютой ярости пасть с замерзшей по краям пеной, эти застывшие в безумной ярости глаза.

И по всей поляне огромные следы. Следы босых человеческих ног. Но очень больших.

— Размэр 64—66, нэ мэншэ, — констатировал Абрамян. — Эх, сюда бы журналистов. Такую сэнсацию упускаем!

Абрамян крепился, он старался шутить при любом случае, но каждый раз шутки давались ему все с большим трудом. Рана его кровоточила, и даже распотрошенные памперсы не помогали…

Они дошли… Семенов не помнит как, но дошли. Сам он двигался словно в замедленном кино (помните «Землю Санникова» и экспедицию в пурге?): три шага, опереться на палку, подтянуть салазки с Абрамяном, снова три шага, палка, Абрамян.

Семенов шел и радовался за Буткевича. Молодец, просто молодец, парень! Как он здорово подстроился: три шага, оперся на палку, плечом могучим налег, подтянул веревку салазок с капитаном и снова три шага. Только бы Абрамян не замерз, а то ведь жалко, столько его тащили, столько сил потратили. Но вроде в последнее время как-то легче стало, словно кто-то сзади салазки подталкивает. Кто-то большой, бурый, сильный. Ну да спаси его Бог! Спасибо за помощь, но оглядываться сил нет. А теперь опять три шага, опереться, подтянуть…

Семенов не слышал и не видел, как подъехала сзади «ШиШиГа», как повыпрыгивали из нее ребята в зимнем камуфляже, как окружили их. Он даже не мог сказать, в какое время суток это случилось: утром? ночью? днем?

Даже лежа на полу кузова «газона», Семенов делал движения руками, ногами, плечами, головой. Три шага, опереться, подтянуть. Три шага, опереться, подтянуть…

Охранник долго гремел ключами, возился с запором, наконец открыл жутко скрипучую дверь барака и крикнул:

— Семенов, е такой? На бисиду!

«На беседу — это что-то новенькое, — подумал Семенов. — Раньше все больше на допросы звали».

— Ну шо, Семенов, идешь, шо ли? Или змерз совсим?

— Иду, иду, — крикнул Семенов, с сожалением выбираясь из-под теплого матраса. Он только недавно согрелся, и выбираться на холод ему совершенно не хотелось. Однако перспектива провести еще одну ночь в этом холодном бараке-арестантской тоже отнюдь не грела.