Юрий Манов - Тринадцатый апостол

— Доктор, а в вагоне у «венеричек» на самом деле все венерические? — серьезным голосом спросил Стрельцов. Апостолы захохотали.

— Коллеги, давайте будем серьезней! — сказал Семенов. — Вопрос медицины в Поездке весьма серьезный. Мы ведь в какой-то мере ответственны за физическое состояние контингента, а оно отнюдь не радует. Доктор, скажите, что показал последний анализ мочи в «наркоманском» вагоне.

— Ничего определенного, — ответил Фрязин. — Ни в одном анализе нет признаков наркотических средств. Да и моча какая-то странная, одинаковая…

— Мне кажется, наша операция по забору мочи у контингента не оправдалась, — вставил Стрельцов. — Как, не знаю, но контингент все-таки мочу подменил, потому пробы ничего и не показали. Наркота в Поездке есть, и ее много, очень много. Только за один «шмон» мы пять тайников с «белым» и шприцами обнаружили, и у многих следы недавних инъекций. Предлагаю сделать большой «шмон» с полным выводом контингента из Поездка.

Семенов кивнул:

— Думаю, возражающих не будет и вопросов доктору тоже. Вы свободны, товарищ майор, я к вам зайду сегодня часиков в одиннадцать.

Лепила закончил слушать спину Семенова, снял дужки стетоскопа и принялся что-то записывать в журнале.

— Ну что, доктор?

— Все нормально. Легкие в норме, а вот давление меня несколько тревожит. Отдыхать вам надо чаще.

— Куда уж чаще! Сплю как сурок и отоспаться не могу. Даже твои таблетки не помогают. День еще продержался кое-как, а на второй опять на ходу засыпаю. Что скажешь о моей болезни?

— Болезнь, конечно, интересная и, возможно, тут дело больше в психологическом аспекте, нежели физическом. Работа-то у вас ого-го! Нервная! Я же врач, я знаю. Нам, врачам, тоже приходится делать человеку больно, чтобы потом ему сделалось легче. А вам приходится лечить общество, и не всегда обходится без хирургии.

— Где-то я уже эту фразу слышал, но спорить не буду.

— А вот вы говорили про сны. Мертвых часто видите?

— Бывает. Да что там, в основном мертвых и вижу.

— Может, все-таки совесть? — сказал врач и снял очки.

— Чиста у меня совесть, чиста! — резко сказал Семенов, натягивая куртку. — Я апостол! Понял?!! Я исполняю закон, и закон — моя совесть! Дай-ка, лепила, мне еще твоих таблеток, а то засну на ходу.

Когда великий Данте писал свою бессмертную «Божественную комедию», он даже и не подозревал, что этот по сути политический памфлет через многие годы будет восприниматься потомками как… конкретный путеводитель по преисподней. По аду.

Ни до Данте, ни после него никто так подробно ад и мучения грешников не описывал. Наверное, по той простой причине, что из ада не возвращаются.

Откуда же Данте узнал такие подробности устройства и интерьера преисподней — остается только догадываться. Может, подсказал кто? А может, просто предвидение гения.

В принципе описание ада по Данте и версия официальной церкви не очень сильно отличаются. Те же девять кругов, то же пекло, та же смола кипящая, в которой черти грешников термической обработке подвергают, тот же дьявол на дне — бывший ангел, разжалованный Всевышним за бунт и несоблюдение субординации. И пожалуй, только в описании чистилища Данте с официальной версией расходится. Совсем по-другому великий поэт чистилище видел.

Надо отметить, что каждый присяжный заседатель при посвящении в апостолы получал три именных книги: «УК Российской Федерации», «Закон о Чрезвычайном Положении» и «Божественную комедию» Данте Алигьери.

Семенов Данте не любил. Как и поэзию вообще. Но как положено апостолу, главы с описанием ада и чистилища прилежно заучил. И признал, что Поездки на самом деле напоминают самое настоящее чистилище. А потому вечерние, вернее, ночные совещания он обычно заканчивал словами: «И помните, коллеги, мы с вами работаем всего в паре шагов от ада. Поответственнее, пожалуйста». Коллеги-апостолы это и без напоминаний знали и к «судилищам» — судебным заседаниям — относились очень ответственно.

«Судилища» начинались ровно в девять утра. Апостолы рассаживались по обе стороны судебного стола, во главе размещался Семенов, по обе руки от него за компьютерами устраивались «прокурор» и «адвокат».

Суд вершился быстро. Вводили «нежелательного», тот быстро сообщал свою биографию и тут же «каялся» — рассказывал, в чем его обвиняли по месту высылки. Обычно все «нежелательные» суду безбожно врали, поэтому прокурор вызывал на экран документы обвиняемого и зачитывал интересующие присяжных подробности. Адвокат опять же по компьютеру зачитывал факты, смягчающие вину НЭ. Апостолы тут же совещались и выносили вердикт. Обычно он выражался в словах: «Да, виновен в антиобщественных деяниях. Требуется трудотерапия». Для бомжей дежурная фраза была несколько иной: «Да, виновен в паразитизме. Требуется трудотерапия». После чего Семенов, как тринадцатый апостол, выносил окончательный приговор. Он тут же заносился в компьютер, после чего обвиняемый получал распечатку с указанием срока необходимой «трудотерапии».