Юрий Нестеренко: Самая долгая ночь в году

"Мама этого не переживет." Это была иная, трезвая мысль, пробившаяся через затягивавшую его муть. Он попытался отмахнуться от этой мысли, но она настойчиво вторгалась в сонное царство, разрывая туманную завесу и разгоняя призраков. "Мама этого не переживет."

Произошло чудо - вместо того, чтобы удариться о дно, поднимая облако ила, и развалиться на куски, тонущий корабль вдруг булькнул остановившимся винтом, выпустил пузыри из залитых водой труб и устремился к поверхности. Вода с шумом отхлынула в стороны, выпуская его обратно на воздух. Андрей открыл глаза, разлепляя смерзшиеся ресницы.

"Блин, я же подохну здесь!"

Холод и боль немедленно вернулись на насиженные места. Но вместе с ними - и желание жить.

Сколько он тут прохлаждается? Все еще темно... Эта ночь длится целую вечность. Но, может, это забытье позволило ему хоть немного восстановить силы? Надо ползти. На шоссе и дальше, в сторону станции. Ллле...ввой... Пррра...ввой...

Он добрался лишь до середины поселка, когда сознание его снова стало мутиться. Как бы там ни было, а чудес не бывает. Даже заработавший двигатель не избавил корабль от пробоин в днище; пучина вновь готова была принять свою жертву. Но Андрей продолжал ползти. Он выполз через калитку, хотя глаза его были уже закрыты, и мысли путались; он дополз до шоссе и даже свернул на обочину в правильном направлении, в сторону станции. Меж тем уже светало; в небе на востоке пролетел самолет, перечеркивая рассвет серым инверсионным следом - его пассажиры вынуждены были встречать Новый год в аэропорту и полагали, что им жутко не повезло. Но Андрей не видел всего этого. Он полз и полз вперед, отклоняясь то влево, то вправо, но в целом сохраняя направление, пока его снова не повело на асфальт. Встретив резко возросшее сопротивление, он свалился и больше уже не двигался.

-Конечно, вам сейчас очень тяжело... но вы должны понимать, что все могло быть гораздо хуже. Когда его доставили, всего обмороженного, с двусторонней пневмонией... я не хочу пугать вас всеми подробностями, но мы фактически достали его с того света. Сейчас, по крайней мере, жизнь его вне опасности...

Стоя рядом с плачущей старой женщиной, которой никто не дал бы меньше шестидесяти, хотя матери Андрея лишь недавно исполнилось 46, Лиза вполуха слушала врача и ругала себя за свою вспышку благородства. Собственно, и не благородство это было, просто она, не раздумывая, поступила "как положено" и вот теперь не знает, как выпутаться из этой ситуации. Нина Викторовна не знала о размолвке Лизы с ее сыном, и у Лизы не хватило духу сказать ей об этом во время телефонного разговора. Впрочем, не факт, что мать Андрея вообще бы поняла какие-то объяснения, учитывая состояние, в котором она находилась. Все, что Лиза усвоила из ее путанных слов - что с Андреем случилось какое-то жуткое несчастье, кажется, он попал в аварию, и надо приехать в больницу. И вместо того, чтобы ответить, что да, конечно, это ужасно, и она страшно сочувствует, но она сама простудилась, у нее температура 38, да, поэтому, собственно, они и не встречали Новый год вместе, так что она никак не может, да, ей очень жаль, она так надеется, что Андрей поскорее поправится - вместо того, чтобы придумать и озвучить этот простой ответ, а позже осторожно сообщить, что у нее вообще-то уже давно другой "друг" (что пока было неправдой, но кого это касается) - вместо этого она послушно записала адрес больницы и пообещала, что приедет. Конечно, ей и на самом деле было жаль Андрея, и она бы хотела, чтобы он поправился - но теперь она знала, что он навсегда останется инвалидом, и мучительно думала, как бы ей поприличней выйти из этой истории. Бросить здорового благополучного парня - это одно, а бросить несчастного калеку - совсем другое. Хотя второе, несомненно, куда более логично, и формально к ее поступку отнесутся с пониманием, но за спиной будут шушукаться и осуждать за черствость и бездушие. Много общих знакомых, вот что плохо...

-Вы понимаете, в принципе функции головного мозга восстановились, но мы не можем сказать, что он в сознании... в обычном значении этого слова, - продолжал объяснять врач. -Очевидно, слишком глубокими оказались последствия пережитого им шока... пока мы ничего не можем с этим поделать. Вот почему мы возлагаем надежду, что, увидев вас, он, возможно...

Они вошли в палату. Нина Викторовна сумела взять себя в руки и спрятала носовой платок - врач предупредил, что "вы ни в коем случае не должны волновать его". Андрей лежал на кушетке в окружении разной медицинской аппаратуры, которую Лиза доселе видела только в кино. Узнать его было невозможно - лицо, обожженное, обмороженное и порезанное, было забинтовано, виднелся лишь рот, тонкие трубки, уходившие в скрытый под повязками нос (или то, что от него осталось), и правый глаз. Глаз был открыт, но выглядел не более осмысленно, чем у плюшевого мишки.