Роберт МакКаммон - Жизнь мальчишки. Том 1.

— По правде сказать, я никогда не думала, что у нас в Зефире тоже есть Клан. Отец говорит, что крест подожгли несколько напуганных человек, которые изо всех сил цепляются за прошлое. И еще он сказал, что перед тем как все идет хорошо, все обычно идет наперекосяк.

— А что будет, если Леди не захочет уехать? — спросил я. — Неужели эти люди поднимут на нее руку?

— Боюсь, что они способны и на такое. По крайней мере они могут попытаться предпринять что-то очень скверное.

— Она не уедет, — твердо сказал я, вспомнив холодную красоту зеленых глаз, которые я увидел на мгновенно и удивительно изменившемся морщинистом лице Леди. — Эти люди не имеют права гнать ее из родного города.

— Я с тобой совершенно согласна. Кори, — поднялась со стула мама. — И мне бы не хотелось, чтобы с Леди случилось что-нибудь плохое. Но бояться за нее нечего, она сумеет за себя постоять, в этом я уверена. Хочешь еще апельсинового сока? Больше сока я не хотел и так и ответил. Тогда мама налила сока себе, а я занялся яичницей. И через некоторое время задал вопрос, совсем безобидный, но от него глаза у мамы округлились от удивления, и она посмотрела на меня так, словно я просил ни больше ни меньше как денег на полет до Луны.

— Можно я схожу на проповедь преподобного Блессета сегодня вечером? — спросил я. — Мне хочется услышать, о чем он там будет говорить. Мама сидела молча и неподвижно, поражение на меня уставившись.

— Он что-то собирается рассказать о той песне, — продолжил я. — Ну, о той песне, ты помнишь? Я хочу знать, почему он так сильно ненавидит эту песню.

— Ангус Блессет ненавидит все и вся, — ответила мама, когда к ней снова вернулся дар речи. — Он способен разглядеть верные знаки конца света в паре грошовых теннисных туфель.

— Песня мне очень понравилась. И мне хочется узнать, что преподобный сумел услышать там такое, что не услышал я.

— Ну, с этим все ясно. Просто у него тренированный слух, — чуть улыбнулась мама. — А кроме того, его уши — это уши взрослого человека. Например, то же самое можно сказать про меня. По мне, так в этой песне тоже нет ничего хорошего, но назвать ее, как преподобный, мусором или взваливать на нее все грехи тяжкие я бы не стала. Никакого зла в ней нет, это уж точно.

— Но все равно я хочу его послушать, — настойчиво повторил я. Честно говоря, просьба о посещении церковной проповеди, исходившая из моих уст, действительно была необычной и достойной удивления. Никогда раньше я не проявлял особого рвения в церковных делах, да и никто в нашей семье особенно не страдал от переизбытка религиозности. После того как отец вернулся домой, он в свою очередь тоже попытался отговорить меня от похода на проповедь преподобного Блессета. Отец сказал, что в преподобном слишком много дурного воздуха, из-за чего Блессет то и дело взрывается от малейшей искры, и что сам он, мой отец, никогда не думал о том, чтобы ступить под своды Свободной баптистской церкви. Однако после краткой борьбы и проявленной мною выдержки — а также тихого совещания, проведенного за закрытыми дверями родительской спальни, из которого я тем не менее уловил слова “любопытство” и “пускай разберется во всем сам” — отец скрепя сердце согласился вести нас всей семьей в среду вечером на службу к преподобному Блессету. Таким образом наша семья вместе еще с сотней других людей оказалась под душными сводами Свободной баптистской церкви, находившейся на Шоусон-стрит, прямо у самого моста с горгульями. Сегодняшняя служба не была торжественной, как субботняя: например, ни я, ни отец не надели пиджаки и галстуки; то же самое можно было сказать о большинстве присутствовавших, которые явились прямо с работы, с полей, в грязных комбинезонах. Я заметил много знакомых лиц. Прежде чем служба началась, в церковь набилось столько народу, что в зале едва-едва хватало места для того, чтобы стоять. Пришла даже стайка подростков, которых, судя по выражению их лиц, притащили за ухо мрачновато настроенные родители. Было ясно, что истерические выкрики преподобного, а также многочисленные листовки, расклеенные по всему городу, в которых сообщалось, что “в среду вечером в Свободной баптистской церкви преподобный Блессет раскроет пред нашими глазами планы Сатаны и спасет наших детей, судьбы которых взывают к спасению”, — сделали свое дело и согнали страждущих в заведение преподобного. Перед стоявшей на возвышении кафедрой красовался новенький проигрыватель и колонки. Не прошло и получаса, как преподобный Блессет появился на сцене собственной персоной — облаченный в белый летний костюм и розовую рубашку, но уже совершенно мокрый от пота. Выбежав из-за кулисы, он торопливо направился к кафедре с черной виниловой грампластинкой-сорокапяткой в одной руке. В другой руке преподобный нес за кожаную ручку небольшой деревянный ящик с отверстиями по бокам, который поставил на пол в стороне от кафедры. После этого, повернувшись к собравшимся, он выкрикнул им: “Привет! ” и “Братья и сестры, вы готовы сегодня сразиться с Сатаной? ”