Роберт МакКаммон - Жизнь мальчишки. Том 1.

— У меня сегодня был очередной кошмар о том мужчине в машине…

— Я так и подумала…

— Я смотрел на него в той машине, на его лицо, изуродованное до неузнаваемости, и на его шею, перетянутую струной. Я видел наручники на его запястьях и татуировку на плече. Машина погружалась вниз, вниз, а потом.., потом его глаза открылись… Я вздрогнул. Я сумел представить себе все это, а голос отца стал почти прерывистым от нехватки воздуха.

— Он посмотрел на меня. Прямо на меня… Вода заливалась внутрь его глаз. Он открыл рот, и его язык оказался таким же черным, как голова змеи, а потом он сказал: “Идем со мной…”

— Не думай об этом, — прервала его мама. — Просто закрой глаза и попытайся расслабиться и отдохнуть.

— Я не могу расслабиться, я не могу отдыхать, — я мысленно нарисовал себе тело отца, который лежал знаком вопроса на кровати, в то время как мама массировала ему сведенные мышцы спины. — Это просто кошмарный сон, — продолжал он. — Мужчина из автомобиля протянул руку и схватил меня за запястье. Ногти у него оказались синими. Его пальцы впились в мою кожу, и он сказал: “Идем со мной, вниз, в темноту”. Машина… Машина начала погружаться быстрее и быстрее, и я попытался освободиться, но он не захотел меня отпустить и опять сказал: “Идем со мной, идем со мной, вниз, в темноту… “ А потом озеро сомкнулось над моей головой, и я не смог выбраться из него и открыл рот, чтобы закричать, но в него стала литься вода. О Боже, Ребекка. О, Боже мой.

— Это все не настоящее. Слушай меня! Это всего лишь страшный сон, но теперь все в порядке.

— Нет, — ответил отец. — Не все в порядке. Это гложет меня, и от этого мне становится все хуже. Я думал, что смогу избавиться от всего этого. Я хочу сказать… Боже мой, я видел раньше мертвецов. Совсем рядом с собой. Но это… Это совершенно другое. Та струна вокруг шеи, наручники на запястьях; лицо, такое, словно кто-то бил по нему, пока оно не превратилось в кровавую кашу… Это совершенно другое. Я не знаю даже, кто он, кем он был, вообще не знаю ничего о нем.., но это гложет меня день за днем, ночь за ночью…

— Это пройдет, — ответила мама. — Именно так ты сам успокаивал мои страхи по поводу бородавок от прикосновения к лягушке. Да брось, говорил ты, пройдет…

— Может, и пройдет. Я надеюсь, что с Божьей помощью это пройдет. Но сейчас оно находится у меня в голове и я не могу выбросить его из моей жизни. Но самое худшее, Ребекка: это подтачивает меня изнутри, гложет меня. Кто бы ни сделал это, он или они наверняка были местными. Должны были быть местными. Тот, кто сделал это, отлично знал о глубине озера и о невозможности отыскать труп на его дне. Он отлично знал о том, что, если автомобиль утонет, то навсегда исчезнет и тело. Ребекка.., ведь это может быть один из тех самых людей, которым я развожу заказы. Это может быть кто-нибудь из тех, кто сидит на одной с нами скамье в церкви. Кто-то, у кого мы покупаем бакалею или одежду. Кто-то, кому известно все о нас и о нашем образе жизни и который.., узнал, что мы стали всему свидетелями. Это пугает меня так, как никогда ничто меня не пугало. И ты знаешь, почему? — Он помолчал некоторое время, и я смог себе представить, как кровь забилась в его висках. — Потому что если нельзя чувствовать себя в безопасности здесь, то нельзя чувствовать себя в безопасности нигде во всем мире, — его голос чуть сорвался на последнем слове. Я обрадовался тому, что меня нет в той комнате и я не могу видеть его лицо. Прошло две или три минуты. Я думаю, что отец просто лежал на прежнем месте, давая матери возможность спокойно тереть ему спину.

— Теперь ты сможешь заснуть? — спросила мама, и он ответил:

— Попробую… Пружины несколько раз скрипнули. Я услышал, что мама зашептала ему что-то на ухо. Он ответил:

— Надеюсь, что так, — а потом они замолчали. Иногда мой отец во сне храпел, но не этой ночью. Мне стало интересно, не остался ли он просто лежать с открытыми глазами, когда мама отодвинулась от него, продолжал ли он видеть перед собой труп, который протягивал к нему руки из машины и тащил его вниз, в темноту. Его слова неотвязно преследовали меня: “Если нельзя чувствовать себя в безопасности здесь, то нельзя чувствовать себя в безопасности нигде во всем мире”. Это нанесло моему отцу рану, которая была гораздо глубже, чем озеро Саксон. Возможно, это была горечь по поводу произошедших у озера событий или по поводу жестокости, хладнокровия всего этого. Возможно, это было осознание того, что какие-то ужасные тайны скрывались за закрытыми дверями даже в одном из самых спокойных и безобидных городков мира. Я полагаю, мой отец всегда верил, что все люди в глубине своей души добрые и хорошие. Это происшествие сокрушило опору его жизни, и я убедился в том, что убийца приковал и моего отца к этому ужасному моменту времени, так же, как он приковал свою жертву наручниками к рулевому колесу. Я закрыл глаза и стал молиться за отца, чтобы он нашел дорогу из этого царства тьмы. Март пронесся в моих воспоминаниях, словно ягненок, однако дела убийцы на этом пока еще не завершились.