Юрий Леднев - Странный остров

— Заходи, старик! — С еле сдерживаемой радостью пропустил друга в квартиру Орест. — Тут у меня большое событие в жизни…

Сама причина «большого события» сидела в комнате за столиком перед зеркалом с лицом, обклеенным огуречными стружками. На тарелке лежали свежие огурцы, с которых новая супруга Ореста срезала кожуру и прикладывала к коже лица, забинтовывая лицо марлей, отчего вид ее смахивал на египетскую мумию.

На приветствие Юрия она прогудела низким контральто:

— Садитесь, Юрочка. Простите, я занята: готовлюсь к встрече с иностранцами. Я о вас знаю все, мне Орестик рассказал. — И распорядилась таким тоном, будто она прожила с Орестиком лет двадцать, не менее: — Орест, быстро настрогай мне огурца! Пойди на кухню, поставь чай! Приготовь сахар, сыр, чашки! Давай! Я через пятнадцать минут к вам приду! Живо! Поворачивайся!

С послушной легкостью Орест умчался в кухню, Юрий — за ним. Показав пальцем в сторону необычайного события новой орестовой жизни, поэт спросил тихо:

— Кто она? Как ты с ней?

— Лариса? Умница! Экспедитор турбюро «Интуриста»! То, что надо! — Аттестация новой подруге жизни прозвучала из уст Ореста в генеральском значении, особенно слово «экспедитор». И он рассказал, как судьба в лице электронной свахи послала ему новую, истинную подругу жизни.

По возвращении с острова Орест нашел в почтовом ящике и в притворе дверей множество записок и извещений, в которых была настоятельная просьба срочно явиться в клуб знакомств. Когда Орест позвонил в клуб по телефону и сообщил, что он дома, его сразу же очень попросили никуда не отлучаться и ждать. Через несколько минут в дверь раздался длинный звонок. В дом, как сама судьба, вошла дама средних лет и, улыбаясь, подала ему направление клуба, заявив, что она и есть та самая подруга жизни, которую ищет композитор, что она неплохо «разбирается» в музыке. Орест возражать не стал. Он написал на направлении «согласен», поставил свою подпись и, отдав бумагу, определяющую его дальнейшую судьбу, вместе с ключами от квартиры новоявленной избраннице сердца и хозяйке дома, сам помчался в Союз композиторов за новостями.

Орест рассказал, что за время их отсутствия пустили глубокие корни в молодежной среде два новых направления легкой музыки и что предстоит большая борьба.

Надо сказать, что Орест за время своей творческой сознательной деятельности, когда его выбрали в Правление Союза композиторов, щедро отдавал свою энергию на борьбу с чуждыми течениями в музыке: джазом, панком, битом, диско, роком и другими. С группой официальных единомышленников он яростно бичевал эти приходящие извне чужие направления, призывая к их запрету, но они сразу становились еще более сладкими и желанными, как всякий запретный плод. Вскоре от потери к ней общественного интереса волна спадала, но на ее место приходила другая, и Орест снова бросался в бой.

— А может, в новой волне есть какой-то смысл? — осторожно возразил Юрий. — Георгий утверждает: без причины ничего в этом мире не случается.

— Но какой же может быть смысл в брейке, танце роботов? Или в тяжелом роке? — с яростной ненавистью вопрошал Орест.

— В джазовых гармониях мы тоже не находили когда-то смысла, а потом выяснилось, что в его диссонансах было предчувствие прихода ядерного века. — Орест стал резко возражать поэту. Постепенно тон их спора перешел в крик. Их дискуссию остановил внезапный окрик:

— Мальчики, нельзя так орать! Здесь дом, а не конюшня! — В кухню всунулась забинтованная голова Ларисы. После ее властного командного окрика сразу стало тихо. Выключив газ под чайником, она прогудела: — Идите в музыкальную комнату и сидите там тихо, пока я обработаю лицо.

Мужчины послушно последовали в бывшую кладовку, которая стала теперь музыкальной комнатой. В нее еле-еле уместился кабинетный рояль со стулом. Орест включил настенный светильник, и в комнате воцарился свет.

— Как твоя оратория? — спросил Юрий у друга, увидев на пюпитре нотные листки знакомой партитуры, над которой Орест трудится более пяти лет, вкладывая в нее весь творческий потенциал своей музыкальной души.

Орест сразу оживился. Глаза его загорелись от полыхнувшего внутри вдохновенного огня. Такой огонь вспыхивает в глазах творцов, когда они выносят на суд публики свое творение, и еще — в глазах матери, рассказывающей о любимом дитяте.

— Понимаешь, старик, оратория у меня пошла!

— Каким образом — пошла?

— У меня появилась новая музыкальная идея, которой так не хватало этой оратории. Первым делом я сменил название. Теперь она будет называться не «Боль народная», а «Воля народная»! Это звучит сильнее и, главное, современнее. — Он сел на стул перед клавиатурой, хотел взять несколько аккордов, но занесенные пальцы вдруг остановились. Он глянул в сторону комнаты, где была Лариса и тихо сказал: — Я тебе в следующий раз проиграю. Тут у меня тройное форте… — И композитор стал шепотом излагать музыкальные идеи своей оратории.